Андрей Мартьянов - Странник

— Сначала животе заныло чуточку, — высказался Славик. — Как на скоростном лифте поднимаешься.

— Вертикальный старт из шахты, где стоял челнок, — согласно кивнул Ваня. — Потом — никаких неудобств. Фальке не преувеличивал: они совершили прорыв в областях, которые земная наука признала или бесперспективными, или вообще не поддающимися изучению.

— Но почему тогда...— Алёна указала взглядом на страшноватый телеприемник.

— Снова риторический вопрос. СССР производил уникальное оружие и запускал автоматические станции на Луну, тогда как качество ширпотреба оставляло желать лучшего. Туземцам просто не с чем сравнивать! Покажи им широкоэкранный лазерный телевизор от Sony или i-Phone Славика — охов-вздохов скорее всего не избежать, но для среднестатистического обывателя это угробище наверняка является вещью самой привычной и вполне продвинутой. Западная цивилизация Земли навязала всей планете стандарт общества потребления, тут же, полагаю, всё иначе — им не нужны навороченные мульки с гламурными журналами и модными гаджетами. У них существует некая иная цель и иная идеология — какая конкретно, остается только догадываться. Благодаря отсутствию контактов с метрополией здешняя молодежь, подобно советским детишкам, не мечтает о новых джинсах, кока-коле и заграничной жвачке как обязательных признаках успеха, достатка и красивой жизни. Им вполне хватает того, что есть. Плюс — сакральная цель.

— Цель, цель, — покачала головой Алёна. — Идеальное тоталитарное общество за непроницаемым железным занавесом? Звучит неприятно.

— Причем объяснить, чем тоталитаризм хуже абстрактной демократии никто так и не удосужился, — поддел филологессу Иван. — Вдруг им нравится такое положение дел? И другой жизни они не представляют? Счастье для них не в походах по бутикам и косметическим салонам, не в шмотках, отдыхе в Куршевеле и не в покупке разрекламированного сотового, а в тех самых стахановских рекордах, каковые мы имели счастье лицезреть в передаче? Полностью реализованная социалистическая идея.

— Или даже коммунистическая, — сказал Славик. — Народу тут мало, не думаю, что эмигранты сумели за шестьдесят лет наплодить десятки миллионов себе подобных, если, конечно, не додумались до клонирования. Пусть сначала их было... Ну, предположим, всего десять тысяч — пять тысяч семей. У каждого семейства — с учетом отлично поставленного медицинского обслуживания и строгих правил гигиены! — по пять выживших детей. Три или четыре поколения. Что получается? В любом случае не больше миллиона человек постоянного населения! На хрена им деньги, спрашивается?

— В правильном направлении рассуждаете, юноша, — Иван снова прильнул к широкому окну. — Все-таки вечер... Освещение включили. Выглядит солидно.

— Станция метро «Горьковская», — резюмировал Славик. — Причем не одна, а несколько сразу!

— Точно...

С пологой возвышенности на которой стоял дом открывалась панорама, так заворожившая Алёну Дмитриевну и вызвавшая поток философских мыслей о разных путях цивилизаций: ничего похожего на земную архитектуру тут не наблюдалось. Прежде всего отсутствовало деление города на «блоки» — старый Берлин и Санкт-Петербург очень похожи, поскольку в XIX веке столицу Российской империи застраивали в основном немецкие архитекторы, работавшие по единой концепции: расходящаяся лучами от центра система главных проспектов, соединяющие их радиальные кольца и полукольца наподобие Данцигер-штрассе или Садовой улицы, между проездами — квадратики кварталов. Беглецы с охваченной Второй мировой войной Земли отбросили старые традиции и изобрели нечто принципиально новое.

Более всего к этим сооружениям подходило определение «ульи» — Славик недаром сравнил их с павильоном питерской станции «Горьковская»: смахивающие на гигантские грибные шляпки выпуклые диски были диаметром самое меньшее в пятьсот метров и располагались в строгом порядке, три в ряд, затем четыре, затем снова три. Сияют цепочки огоньков — окна? Соединяются ульи ажурными эстакадами, можно заметить редкие составы поездов из нескольких вагонов — неужели местный аналог метро?

До «центра» было далеко, километра три с лишним, детально не разглядишь. Подсветка обильная — прожектора, следовательно угрозы с воздуха или из космоса обитатели города не боятся. Над округлыми зданиями изредка проскальзывают тени неразличимых в сумерках воздушных машин — ясно только, что это не легкие моторные самолеты, обязательный атрибут классического дизельпанка...

— В конце концов так делать невежливо, — не сдержавшись заявила Алёна. — Нас привели сюда и бросили ничего толком не сказав! Сколько еще сидеть? Час? Два? Сутки?

— Терпение и спокойствие, — усмехнувшись сказал Ваня. — Не будем возмущаться, давайте лучше приготовим чай. Славик, после разведки боем на кухне я установил, что в хлебнице находится свежайшая белая булка, а в холодильнике внушительный ассортимент колбас-сыров. Не откажи в малости: сделай бутерброды. Заодно проверим качество продукции местных колхозников... Нам позвонят, не забыли? Кстати, подобные аппараты я видел только в музеях — вы-то не обратили внимания, а кроме стандартной кабельной телефонной связи его можно использовать и как радиопередающее устройство вроде советской системы «Алтай». Симплексная связь, нажал тангенту — говоришь, отпустил — слушаешь. Знакомы с такой?

— Я знаком, — подтвердил Славик. — На питерской «Скорой помощи» «Алтай» до начала двухтысячных устанавливался, это теперь у всех сотовые! Неужели работает?

— Полагаю, в этой квартире работает вся бытовая техника, но проверять мы не будем. Инструкции четкие: ждать звонка. Вот и подождем. Славик, не заставляй меня дважды напоминать о бутербродах. Ножи, если не ошибаюсь, в ящике кухонного буфета.

* * *

Со странностями в этом месте исходно был перебор, да такой, что подозрения Алёны о возможном «спектакле» поставленном ушлыми аборигенами нарочно для того, чтобы заморочить головы доверчивым концессионерам, по размышлению начали выглядеть вполне обоснованно.

Хорошо, допустим подчиненные обергруппенфюрера Рейнхарда Гейдриха во время одной из многих антарктических экспедиций тридцатых годов отыскали «неидентифицированную» червоточину ведущую в иной мир и, — какая неожиданность! — таковой оказался идеально приспособлен для жизни человека, существа по большому счету хрупкого, нежного, не способного выжить более нескольких минут без кислорода и привыкшего к стабильному температурному режиму плюс-минус двадцать градусов от нуля по шкале Цельсия.