Марина Дяченко - Любовь и фантастика (сборник)

Я вздохнула.

Аманесер всегда забывал, что у меня руки приспособлены только для вышивания.

Синко оказался странным человеком. Вероятно, тот чип, который мы вместе с Диего и дворецким в конце концов подогнали под его бритую голову, был ломаный, кустарно переделанный на примитивной аппаратуре – Синко ходил, подволакивая ногу, а иногда замирал посреди движения и так стоял минуту или две, будто вспоминая, что он здесь делает. Из тюрбана своего он соорудил головную повязку, на которой написал цифру пять, и так и бродил по дому, пугая слуг. Он плохо слышал, плохо видел, часто не понимал обращенных к нему слов и занят был только одним: рассортировывал приборы и материалы, привезенные с последним обозом. Он не ел, не пил, не реагировал на наши просьбы поддерживать в должном виде свою биологическую составляющую. Он соединял контакты, тестировал системы и задавал аналитической машине долгие задачи, в которых ни я, ни Диего, ни дворецкий не понимали ни символа.

Прошла неделя, и Синко справился, очевидно, с первой частью своей миссии. Потрогал лоб с нарисованной пятеркой, вздохнул и перезагрузил машину.

– Я отдохну, – сказал он мне. – Будьте добры, разбудите меня, когда придет новая работа от дона Аманесера.

И, забившись в угол мастерской, лег на какие-то тряпки и моментально заснул, подтянув колени к животу.

Диего долго смотрел на него. Диего испытывал к мавру необъяснимую симпатию – несмотря на то, что Синко никак не мог запомнить его имя и вообще был равнодушен ко всему на свете, кроме своей работы. И сейчас, когда бритоголовый залег в спячку, Диего даже скамеечку подтащил поближе – сидеть и смотреть, как он спит.

– Донна Клара, – сказал он, когда я пришла звать его обедать. – А давайте… давайте его чип посмотрим, а?

– Донна Клара! Побежденный рыцарь у ворот!

Осталось всего несколько стежков – и на полотне расцветет хризантема.

– Донна Клара!

Я со вздохом отложила пяльцы. Воткнула иголку в подушечку. Вышла на крыльцо, оступилась, ухватилась за перила, чтобы не упасть.

На пятачке перед воротами, на площадке голой земли, вытоптанной ногами побежденных, стоял дон Сур – высокий, нескладный, с длинным белым лицом. Вместо правой руки с его плеча свисала черно-серая упругая сопля – будто капля застывшего битума.

– Прекрасная донна Клара, – выговорил дон Сур, мертво глядя мне в глаза, – исполняя приказание Аманесера, рыцаря рассвета, вызвавшего меня на честный поединок и одолевшего твоим именем, приношу к стопам твоим все имущество мое, а также самое жизнь. Распоряжайся ими, как сочтешь нужным!

И левой рукой протянул мне нечистую тряпицу, завязанную в узелок. Из узелка выглядывал краешек бумаги.

Я спустилась с крыльца и подошла ближе.

Он рыцаря-мага пахло гнилой капустой. На висках темнели черные синяки. Желтые совьи глаза тускло смотрели мимо меня.

– Значит, вы все-таки повстречались, – сказала я. – Ваше желание исполнилось, дон Сур…

Некромант не ответил.

Превозмогая брезгливость, я взяла подношение из его руки. Рядом очень кстати оказался Диего, он развязал узелок и с поклоном протянул мне содержимое – лист бумаги и маленькую плату с грязными отпечатками пальцев.

«Любимая, – писал Аманесер. – Каждый день приближает нашу встречу. Каждая минута ведет меня к тебе… Прости, что посылаю тебе это ничтожество. Мне показалось, ты говорила о каком-то некроманте, встревожившем тебя. Если это тот самый – я рад. Правда, у него нет ничего, кроме нескольких ячеек памяти – но ты, если пожелаешь, можешь поискать им применение. Например, навесить их на пушку и попробовать какую-нибудь баллистическую программу… А если тебе лень с этим возиться – отдай плату Синко, он куда-нибудь ее приспособит.

Люблю.

Аманесер».

Я выбросила плату в сточную канаву. Вместе с базой данных на тысячи тысяч убийц.

Вечером того же дня мы с Диего сидели не во внутреннем дворике, как обычно, а в мастерской. В углу дремал Синко – после того, как мы вернули его плату на место, он спросил сонным голосом: «Приказания от господина Аманесера?» и, получив отрицательный ответ, снова заснул.

На Диего огромное впечатление произвел визит побежденного некроманта. Он не хотел это показывать, но радость и гордость прямо-таки распирали его.

– Как? – спрашивал он в двадцатый раз. – Нет, но как? Это был очень сильный колдун, я не хотел пугать вас, донна Клара, но… Это было прямо чудовище какое-то, а не колдун!

Еще бы, думала я с улыбкой. Тебе для самоуважения просто необходимо считать, что он был сильнее всех на свете. Он, о котором Аманесер пишет небрежно, вскользь: «Прости, что посылаю тебе это ничтожество…»

И, будто прочитав мои мысли, Диего с благоговением прошептал:

– Он всемогущий, сеньора. Он…

И перевел взгляд на спящего Синко.

Накануне мы все же поместили его чип в машину, и то, что мы там увидели, поразило нас обоих. Создавалось впечатление, что поверх личности умелого мастера-аналитика безжалостно, но очень точно набита сетка привнесенных мотиваций. Что это за мотивации, мы могли только гадать; прошлое Синко было блокировано и полностью отрезано от сознания – мы сумели только вычислить, что в предыдущей жизни носитель чипа не был мавром и не был рыцарем. Будущее Синко оказалось очень близким и совершенно определенным: все мотивации сходились, как ниточки, в одной точке, за которой не было ничего.

Конечно, у нас с Диего не хватило умения, чтобы проанализировать чип подробно, но мы оба поняли: человек, способный практически «на коленке» производить подобные метаморфозы с людьми второго порядка – чудотворец и гений. Мне даже стало немного страшно: получается, я совсем не знала Аманесера…

В тот вечер между половинками зеркала вдруг наладилась ясная, почти безотказная связь. Лунный свет лежал на опущенном забрале, Аманесер смотрел на меня, покачиваясь в седле, и я говорила, изливая сердце, минуты три, не меньше.

Ответ его был различим, несмотря на треск и помехи:

– У нас еще будет время, чтобы узнать друг друга. Длинная жизнь. Мы каждый день будем разгадывать загадки… и не узнаем всего. Так и не узнаем…

Судя по голосу, он улыбался.

Вышивая на пяльцах, я спрашивала себя: а что такое я? Какую загадку я могу предложить Аманесеру, который знает все?

Я оставила рукоделье и подошла к зеркалу. Все говорят, что я прекрасна; наверное, это в самом деле так. У меня тонкое лицо, гладкое как мрамор, подсвеченное изнутри теплым румянцем. У меня золотые волосы до пят и голубые глаза.

Я умею наводить пушку и немного разбираюсь в технике… совсем немного. Я отлично умею вышивать… а больше ничего. Нет, вру – еще я танцую, умею петь… голос маленький, но мелодичный, и я умею повторить самую сложную мелодию с первого раза…