Дэвид Геммел - Призраки грядущего

— Ну, на пару драк нас с тобой еще хватит, верно? Далеко на западе показался всадник — он ехал, выбирая низменные места. Бельцер заслонил рукой глаза, вглядываясь в него, — похоже, это был Финн. Погони за ним, насколько видел Бельцер, не было. Великан хотел разбудить Чареоса, но передумал. Мастер Меча смертельно устал и нуждался в отдыхе. Всадник стал медленно подниматься по склону. Это и правда был Финн. Он спешился, отвел коня на поляну и вернулся к Бельцеру.

— Где Маггриг? — спросил он.

— Он еще не вернулся. Финн опустился на землю.

— Я уж не чаял уйти. Они чуть было меня не поймали. Я убил двоих и въехал в быструю реку. Лук я потерял. Я держался за седло и думал, что конь вот-вот утонет, но славная животина вынесла меня на сушу.

— Отдохни теперь, — посоветовал Бельцер.

— Нет, я должен найти Маггрига.

— Не будь дураком! Надиры рыщут повсюду. Маггриг, наверное, затаился в какой-нибудь пещере. Дождется ночи и вернется. Если ты поедешь его искать, то наведешь тех на его след.

— И то верно, — вздохнул Финн. — Ладно, посплю немного. Разбуди меня, если он появится.

Бельцер кивнул.

— Девушка у нас. Все прошло хорошо.

Финн, не отвечая, улегся на траву и закрыл глаза. Бельцер прислонился спиной к дереву и тоже задремал на утреннем солнце. Когда он проснулся, Гарокас стоял на коленях рядом с Чареосом, пристально глядя в лицо спящего. Чувства горбоносого воина трудно было разгадать, но Бельцер видел, что тот обеспокоен.

— Не буди его, — тихо сказал Бельцер, и Гарокас поднял на него глаза.

— Меня послали убить его.

— Я знаю. И он тоже знает.

— Но в этом нет нужды, верно? Вы все и без того собрались умереть. И я рад, что меня освободили от этого поручения.

Гарокас встал, сел на своего коня и поехал прочь.

Киалл проснулся и сел, глядя на Танаки. Ее лицо немного порозовело. Он достал из котомки листья огуречной травы и смешал их с холодной водой. Это средство хорошо помогало от опухолей. Соорудив примочку, он тронул Танаки за руку — она вздрогнула и проснулась.

— Ты среди друзей. Это я, Киалл. Сейчас я положу примочку тебе на глаза — лежи смирно. — Он наложил холодную ткань на ее веки и нежно погладил ее по руке.

— Где Волки? — прошептала она.

— Ушли.

— Но как же...

— Не говори ничего, госпожа. Отдыхай. Прошлой ночью мы проникли в город и убили твоих... обидчиков. А после принесли тебя сюда. Ты в безопасности.

— Но почему? — снова спросила она.

— Потому что ты была в беде, — тихо сказал он.

Киалл посидел с ней еще немного, потом ее пальцы разжались, и он увидел, что она уснула опять. Он встал и потянулся. Бельцер спал под деревом на вершине холма, Чареос и Финн лежали рядом. Гарокаса и Маггрига не было.

В голове у него раздался голос Окаса: — Киалл, ты слышишь меня ?

— Слышу, — ответил он вслух, глядя на спящего старика. Голос доносился словно из глубины времен, немыслимо далекий и все-таки ясный.

— Скажи Чареосу, чтобы ехал в Лунные горы. Пусть найдет там Аста-хана. Еще скажи, что я сожалею.

Голос умолк. Киалл опустился на колени рядом с Окасом — тело старика было холодным и твердым. Покрытый Узорами умер.

Они похоронили старика на вершине холма и молча постояли над свежей могилой.

— Вот мы и потеряли одного из нас, — прошептал Бельцер, и слова его повисли в воздухе. Он вернулся в лагерь и сел, вертя топор в руках и глядя на его лезвия.

— Мне очень жаль, — сказал Киалл Чареосу. — Напрасно я попросил вас помочь мне. Теперь мне все кажется напрасным — не знаю почему.

— Мы вольные люди, Киалл, и сами сделали свой выбор.

— Я знаю. Но всё так жестоко... Посмотри на Танаки. Как могут мужчины делать такое? Не понимаю.

— Ну и радуйся, что не понимаешь.

— А ты? Ты можешь это понять?

Чареос отвернулся, глядя в степь.

— К несчастью, да. Сам я на это не способен, но других понять могу. Это связано с войной, Киалл, и с натурой воина. Он воспитан так, чтобы одерживать верх над врагами и истреблять их. Но прежде всего — одерживать верх. Есть еще одно ключевое слово: возбуждение. От гнева мужчина возбуждается не меньше, чем от зова плоти. Гнев и похоть крепко спаяны между собой. В битве воин возбуждается и одерживает верх над врагом. А Танаки и другие — жертвы всего этого. Их тоже давят, сминают и унижают, как врага в бою.

— Просто эти воины — дурные люди.

— Не так все просто. У многих этих мужчин есть женщины и дети, они заботятся о своих семьях и знают, что такое любовь.

— Мне их не жалко. Я рад, что мы убили их.

— Рад? Никогда не радуйся чужой смерти. Никогда. Благодари судьбу, что сам остался жив, — и только. У меня был когда-то учитель, великий человек по имени Атталис. Он говорил мне, что путь зла часто ведет через праведный гнев. Надиры налетают на готирскую деревню, насилуют и убивают. Готирские воины отправляются отомстить врагу и в свою очередь насилуют и убивают. И конца этому нет. Никогда не радуйся, что убил человека.

Чареос отошел к могиле. Киалл оставил его и ушел к Бельцеру, который сидел один. Лицо великана было спокойно, только мускул дергался на щеке. Глаза Бельцера покраснели, и он все время моргал.

— Что с тобой? — спросил юноша.

— Со мной? Ничего. Вспомнил вот, что мы давно не ели. Я голоден. — У Бельцера дрогнули губы, и он крепко сжал челюсти. — Дурак старый. Экий дурак! Уморил себя, чтобы защитить нас. — Бельцер шмыгнул носом и сплюнул. — Будь я проклят, если это не простуда. Все из-за погоды — холодный ветер да пыль. Одному Истоку ведомо, как люди умудряются жить здесь. Нет уж, мне подавай город... да чтоб кабаки были. Ну, чего уставился?

— Прости, — сказал Киалл. — Я не хотел тебя рассердить. Ты знаешь, ведь он велел передать тебе кое-что. Сказал — простись, мол, за меня со стариной Бельцером.

— Так и сказал? Правда?

— Да. И мне показалось, что он был счастлив.

— Знаешь, что хуже всего, парень? Знаешь?

— Нет.

— Он любил меня ради меня самого. Не потому, что я горазд махать топором и всегда готов убить парочку кочевников, — а ради меня самого. Не знаю, что во мне можно любить, но он нашел что-то. И я — смейся, если хочешь, — я тоже любил старика. «Старина Бельцер». Это кое-чего стоит, правда? Я любил его.

— Над чем же тут смеяться?

Слезы потекли по щекам Бельцера на рыжую с проседью бороду. Он опустил голову и расплакался навзрыд. Киалл положил руку ему на плечо.

— Уйди! Оставь меня. Неужто человек даже погоревать наедине не может?

Киалл покинул его. Танаки проснулась и сидела, завернувшись в одеяло. Глаза ее, еще сильно опухшие, уже могли смотреть.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Киалл, садясь рядом.