Андрей Лазарчук - Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга II

Венедим, кажется, надломился душой. Упавший на его плечи – после смерти отца и двух дядьёв – груз власти и ответственности перед родом оказался слишком тяжёлым. А может быть, давило осознание того, что он, совсем ещё молодой – стал самым старым в роду. А может быть, просто сказывалась неловкость паузы: назван, но не востребован… Да и правда, чего уж там: Терентию хватало забот и без него, равно как и кесарю; многие северяне, оказавшиеся на юге после отступления, успели вернуться по домам до землетрясения, до того, как Север оказался практически отрезан… и ему следовало бы быть там, искать обходной путь, ладить мосты – но не позволяла сняться с места неопределённая ситуация с кесаревной…

Если она действительно похищена – он должен последовать за нею, найти её и отбить у похитителей. Это вопрос чести. Но она могла сбежать сама… могла погибнуть…

И, пока это не станет известно сколько-нибудь точно, Венедим вынужден был оставаться на месте, как прибитый гвоздями.

В дверь осторожно постучали.

– Да! – раздраженно крикнул Камен. Кого несёт в такую пору…

Вместе с клубом сырого холодного воздуха вошёл и остановился на пороге чуть скособоченный человек в парусиновом дождевике. Кожаную помокшую шляпу он прижимал к животу. Он, видимо, долго обтекал под навесом у двери, прежде чем постучаться, потому что на пол с него почти не капало.

Потом он чуть скованно опустил шляпу и поприветствовал архатов по-военному:

– Слава кесарю!

– Слава кесарю, – отозвался Камен, вглядываясь в лицо вошедшего. Венедим просто махнул рукой.

– Не узнаете меня, господин сот… тысячник? – сглотнув, спросил вошедший Камена.

– Видел когда-то, а вспомнить не могу, – отозвался тот, всматриваясь напряжённо.

– Борис я, Миладин… Да вы меня раненого вытащили. Ну, на Кипени же!..

– Бог ты мой, – сказал Камен, подымаясь. – Надо же так забыть! Но ты заматерел, отрок, как же тебя распознаешь?..

Он обнял Бориса, но осторожно, памятуя о бывшей ране.

– Вот, Венедим. Отрок Борис. Один из… моих бывших…

– Понял, – сказал Венедим. – Садись, воин. Камен, друг мой, кликни хозяйку, надо человеку с такого дождя нутро прогреть…

– А у меня с собой, – сказал Борис.

Под дождевиком на нём был широкий пояс, а на поясе, на кольцах, висели две большие медные фляжки.

– Конница! – убедительно поднял палец Камен. – Ну, отрок, рассказывай, какими судьбами?.. Или уже не отрок?

– Да сам пока не знаю… Как прикажут. А судьбами… что? Рану первый раз заштопали – расползлись нитки. Гнилые нитки оказались. Заштопали во второй. Зарастало медленно. Ну, и отдали меня из лазарета в семью – чтоб, значит, уход, еда… Домой-то отпустить не могли, дом под супротивником оказался. Вот. Потом из той семьи меня в другую отдали… вдове одной. В самою Петронеллу. А вдова-то она какая? Ей двадцать шесть годочков всего. Муж у неё утонул по весне, когда ураган был. В лодочном служил флоте… Мне уж самому двадцать три… будет вот… Короче, вроде как оженились мы. В порту я работать стал.

– Так, – сказал Венедим, напрягаясь.

– Дня за четыре до землетрясения это было. Или за пять. Я на полночи сверхурочно остался, груз шёл, ну и сказали: кто, мол, хочет подзаработать… А – бок возьми да и заболи. Я и потопал домой. Тут мне кто-то наперерез, шустрый такой. И голос слышу: уходите, дескать, скорее. И – упал. Так ещё всхрапнул – и упал.

– Кто?

– А я ещё не видел. Из-за угла высунулся, смотрю – а там девушка стоит – в штанах, в сапогах, а всё равно ясно, что девушка – и мужиков человек десять её окружают. И в руках у них… я даже не понял, что. Наподобие самострелов, но без луковых дуг. А может, я не рассмотрел. И какой-то в плаще, капюшон на голове, к ней подходит, а потом говорит: мы её взяли. И она с ними пошла. Я тихо-мышкой – следом. Входят они в ворота дальнего склада, где меловой камень хранят. Резерв там – на случай, если вдруг на основных складах не хватит. Я выждал… ну, пять минут, – заглядываю туда: пусто! А спрятаться там точно негде: до потолка забито, и только проход посередине. Вот. Я за стражей сбегал, всё им показал… да только ничего они не нашли. И мне, боюсь, не поверили. И паренька этого тоже… или очухался и уполз, или унесли. В общем, говорю – не поверили они мне. Да и самому как-то это всё странно стало казаться – ну, вроде как бы уснул на ходу. У меня, когда рана нарывала, было что-то похожее. Да и вообще… решили, может, что я их со следа сбиваю…

– Били?

– Ну, били – нельзя сказать… Короче, не поверили. А тут вот про вас услышал. Еле нашёл вот…

– Говоришь, самострелы без луков? – медленно проговорил Венедим.

– Ну… что-то похожее. Может, там спиральная пружина тугая… не всматривался я. Да и не день был, хоть и светлая ночь.

– Видел я такое… однажды… Не думал, что сунутся они сюда. Нету там пружин, воин, огнём они стреляют… Значит, ушли в меловой склад, говоришь? Всё равно что в меловую пещеру… Они это были, Камен. Люди Кузни. У которых я её отбил тогда. Выждали, гады…

– Что ты говоришь такое? До Кузни десять дней дороги.

– Значит, они нашли прямой путь. Спасибо, воин, помог, прояснил.

– Так я пойду?..

– Нет. Разве что сам сильно торопишься… к жене…

– К ней-то я что? К ней-то я успею. Балкой её тогда сразу прибило. И не проснулась, наверное…

Мелиора. Восток

Юно Януар брёл, стараясь не увязнуть в промешанной грязи, падал и поднимался, даже не пытаясь эту грязь с себя счистить. Конрад, которого силы оставили ещё раньше, иногда просто повисал на нём. Лишь мечи отличали их от прочих, бредущих по этой дороге: с мешками, с корзинами, с ручными тележками, редко – с навьюченными ослами. Это было очень медленное и тихое шествие, и даже дети не плакали, хотя и умирали часто.

В деревни беженцев не впускали, кое-где – даже не выставляли под придорожные навесы еду или объедки. Слишком много было беженцев, не напасёшься на всех. И никто не знал, куда нужно идти и есть ли что впереди.

Часть третья

Глава первая

Кузня

– Шесть бутылок "Ворсинского"… – Алексей сунул деньги в потное нутро ларька. Ему сноровисто отсчитали сдачу, потом выставили пиво на узенький прилавок. Он составил бутылки в сумку, сумку забросил на плечо, повернулся направо. Хорьки стояли рядом, ждали. Глазки их тускло помаргивали.

Он кивнул им и пошёл вглубь сквера.

Странно: в мире сохранялись ещё островки спокойствия. Где о несчастьях и происшествиях узнавали из газет – или вообще не узнавали… И этот сквер – островок в центре островка.

Выпавший утром снег здесь не растаял, оставался лежать тонким покрывалом. Алексей свернул на боковую аллею, где была врыта в землю массивная деревянная скамья, изрезанная памятными надписями. Рядом высились сваренные из толстых труб перекладина и параллельные брусья. Вокруг, припорошенные снегом, ждали огня кучи палой листвы.