Ольга Денисова - Вечный колокол

— При чем это «при всем»? — спросил Млад недовольно.

— А при всем, — ответил Ширяй.

— Недооценка врага — серьезная и дорогая ошибка, — пожал плечами Млад.

— А переоценка — напрасная трата сил, времени и чужих жизней, — не сдался Ширяй.

— Я думаю, тебе чужими жизнями распоряжаться не доверят, — кивнула Ширяю Дана, — и я этому очень рада.

— А ты меня вообще ни во что не ставишь, — проворчал в ответ Ширяй.

— Не груби, — Млад легонько стукнул ладонью по столу, — не со мной разговариваешь!

— Я не грублю, я высказываю свое мнение. На это я хотя бы имею право?

— Чтоб тебя во что-то ставили, надо из себя что-то представлять. А ты пока ничем, кроме наглости, не выделяешься, — с полуулыбкой сказала Дана.

— И кто кому грубит? — Ширяй повернулся к Младу, — и я что, должен молчать?

— Дана, оставь его, — Млад накрыл ее руку своей, — он выделяется, выделяется. Он умный, только пока молодой, а это со временем пройдет.

— Насколько я поняла, он собирается геройски погибнуть на войне, так что это не тот случай, когда молодость пройдет с годами.

— Да ни на какой войне он не погибнет, — Млад махнул рукой и посмотрел на Добробоя, как наиболее здравомыслящего в этой паре, — потому что когда они через пару месяцев, голодные и оборванные, догонят ополчение, война уже давно закончится. Их задача — не замерзнуть в дороге, потому что ни тот, ни другой ночевать зимой в поле не умеют. Деньги у них кончатся еще в Новгороде, или, в лучшем случае, в Волочке, если они доберутся до Волочка живыми, ведь на Мсте им ни одного городка не встретится.

— Почему это через два месяца? — Ширяй мотнул головой, — мы за две недели доберемся, мы же налегке пойдем.

— Слишком много времени потратите на сдирание коры с деревьев, — улыбнулся Млад.

— Какой коры? — переспросил Добробой.

— Ну, вы же налегке пойдете. Охотники из вас никакие, а жрать-то что-то надо.

— Добробой, ты слышал? — Ширяй поднялся, — мы еще и никакие охотники! Эх, Млад Мстиславич, не ожидал я от тебя!

Он вдруг вышел в спальню, хлопнув дверью, хотя такого проявления обид Млад за ним пока не замечал. Но отец подмигнул ему, и через минуту Ширяй показался на пороге, разворачивая пятнистую шкуру в руках.

— Вот, смотри! Никакие охотники, конечно! Мы хотели тебе к выздоровлению отдать, перед тем как вместе подниматься.

— Да вы никак рысь взяли? — Млад от удивления захлопал глазами, хотя подумывал о том, где найдет шкуру взамен обгоревшей.

— Взяли! Сами, между прочим, выследили, — Ширяй презрительно скривился.

— Нам Мстислав Всеволодович только обработать ее помог, — подтвердил Добробой.

— Спасибо, ребята, — Млад едва не растрогался, — беру назад свои слова об охотниках.

Он отправил отца домой, к маме, за три дня до суда, убедив его в своем полном выздоровлении. Дана нисколько не переживала из-за суда, и старалась уверить Млада в том, что все это сделано нарочно, ему не в чем себя винить и не в чем сознаваться. То, что его признают виновным, не вызывало у нее сомнений, и, с ее точки зрения, не стоило расстраиваться. Млад смотрел на это немного по-другому. Профессором-убийцей, конечно, никто бы его не назвал, но учитель, который не уберег ученика — плохой учитель. Он и сам знал, что виноват, он и сам нескоро решился бы взять кого-то в обучение. Даже за год до пересотворения. Но одно дело — сам, а другое — чужие, недобрые люди, которые будут ковыряться в незажившей еще ране, бередить его боль, его совесть. Выставлять подлецом и самонадеянным профаном…

Млад знал, что через два дня после суда докладчиков пойдет на княжий суд — сам князь, не дождавшись его иска, обвинял Сову Осмолова в клевете. И Дана не сомневалась — князь признает Осмолова виновным. И вира его покроет виру за смерть Миши. Но это не имело ровно никакого значения. Ему казалось, что вира — надругательство над Мишиной матерью, над жизнью и смертью мальчика. Словно кто-то пытался перепродать, подороже перепродать его смерть.

Накануне суда, вечером, Млад сам отправился к Дане — шаманятам незачем было слушать их разговор. На дворе разыгралась метель, небо обложили низкие снежные тучи, и стемнело быстрей обычного. Вторуша еще не ушла в Сычевку — скребла горшки.

— Ой, Млад Мстиславич, здрасте! — заулыбалась она, стоило Младу войти в дверь, — ты, никак, поправился наконец? Мы с Даной Глебовной так переживали!

— А где Дана Глебовна? — Млад снял треух и повесил на гвоздь, стряхнув с него крупные намокшие снежинки.

— Да сегодня приехал Родомил Малыч, он теперь не каждый день здесь бывает, так она к нему пошла.

Младу почему-то показалось это неприятным: Родомил прожил в университете чуть больше полугода, и за это время Дана с ним очень сдружилась. Теперь же он снова вернулся в Городище, стал главным дознавателем княжьего суда, но в университете бывать не перестал. Он был человеком молчаливым и нелюдимым, Млад только несколько раз встречал его в университете, и никогда — вместе с Даной. Так получалось, что она не звала к себе Млада, если к ней заходил Родомил, и сама ходила в гости к Родомилу в одиночестве.

А Родомил выглядел мужчиной хоть куда, Млад рядом с ним ощущал свою нелепость, несерьезность, и в который раз удивлялся, почему Дана выбрала именно его, когда рядом есть такие, как Родомил: представительные, умные, весомые.

Но самым обидным Млад считал рост Родомила — тот был выше его почти на пядь.

Он уже хотел забрать треух и пойти домой, но Вторуша не позволила, пообещав пирогов к чаю.

— Да Дана Глебовна сейчас придет! — она чуть ли не загородила Младу дверь, — ты подожди, а то она меня ругать будет, что я тебя не оставила.

Млад пожал плечами и согласился. Нехорошо выйдет, если он вернется домой, и Дане придется идти к нему по такой погоде и в темноте. А наливая чай и слушая вой ветра за окном, подумал о том, что надо бы ее встретить. Но не топтаться же под окнами Родомила в ожидании, когда они наговорятся?

Однако ждать действительно долго не пришлось: Млад не успел отхлебнуть чаю из кружки, как на крыльце раздались голоса, и в дом, впуская ветер и снег, вошла Дана, а за ней, пригибаясь под притолоку и придерживая Дану под руку — Родомил. Млад поднялся им навстречу и хотел помочь Дане снять шубу, но главный дознаватель его опередил. И Младу показалось, что тот посмотрел на него как-то слишком пристально, слишком недовольно и свысока.

— Заходи, раздевайся, — кивнула Дана Родомилу, но тот покачал головой, продолжая смотреть на Млада. Млад же так и остался стоять возле стола и не знал, куда девать руки.