Любовь Черникова - Защитница. Киррана-1

– Шутишь? Шути, – в голосе Харилы явно проскользнуло самодовольство.

– Вот скажи мне, какой тогда от зелья толк? Зря только добро перевел, –

посетовал Мордан.

Харила глумливо осклабился, что-то припомнив:

– А ведь я на парочки устал натыкаться. Все равно, что в третьесортном

столичном борделе картина, когда народ по углам жмется, ежели комнат на всех не

хватает. Вздохи чуть ли не под каждым кустом. Весной детишек тьма народится…

Братья засмеялись

– Сработала задумка, значит. Только вот мне с того толка?

– Меньше за охотницей надо было бегать.

– Ну а ты, как свою красотку-то встретил? – Мордан не хотел продолжать

разговор об очередной неудаче, тем более что понимал – брат прав..

– Да она сама на тропу вышла. Сказала: «Попался!» Я растерялся даже сначала…

Мордан покосился на Харилу, всматриваясь в откровенно некрасивые черты и

более чем внушительные габариты брата, поёжился мысленно и честно ответил:

– Я бы точно не рискнул. Скажи хотя бы имя?

– Я не знаю. Не спросил как-то.

– А волосы? Глаза? Ты её раньше в деревне встречал?

– В темноте не понял, какого цвета... Не знаю, видел ли? Красивая она...

– И все-таки ты глупый, – покачал головой старший тин Шноббер.

***

Кира, переменив сарафан на домашнюю рубаху, заплетала косы,

предварительно вычесав набившиеся ночью листья и прочий мусор – все же неловко в

лесу с неприбранными волосами, когда в комнату вошла Анасташа.

– Кира, что случилось? – воскликнула она с ходу приметив синяки на шее. – И

хватит уже через окно в избу лазать. Заколочу! – эту угрозу охотница слышала с тех пор,

как ей миновало шесть зим, но мать только пугала. Из груди вырвался усталый вздох.

Теперь не отвертеться, придётся рассказывать. – Это снова Пасита? – продолжила тем

временем Анасташа.

– Нет, Защитник на этот раз не причем. Кто-то накинул мне пояс на глаза, а я

дёрнулась от неожиданности, споткнулась и упала. Кушак случайно соскользнул на

горло и вот, – Кира не собиралась вдаваться в подробности, чтобы лишний раз не

волновать мать. Синяки, оставленные пальцами Мордана на бедрах, тоже ни в коем

разе никому нельзя показывать.

– Ой ли? – Анасташа явно не поверила. – И кто же это был, такой неосторожный?

– Я не видела. Да тут и Пасита как раз поблизости оказался. Прогнал

незадачливого ухажера, а может тот сам испугался и сбежал. Я не успела понять.

– Пасита тебя точно не тронул?

– Лишь поцеловал и отпустил, – почти не соврала Кира, но воспоминания о

жарком, выворачивающим наизнанку душу, поцелуе окрасили щёки. Она вспомнила,

как неумело отвечала, поддавшись наваждению. О, Киалана! Неужели это ты одобрила

такое? Неужели весь этот огонь – твоя воля? Нет, в это попросту нельзя поверить! Лучше

впредь держаться от Защитника подальше, если бы это было возможно...

– Я принесу мазь. Там ещё осталось, Матрена давала с запасом, зная тебя.

Пока мать ходила, Кира быстро улеглась в постель, сегодня полагалось

выспаться.

Деревня погрузилась в дрему, лишь куры деловито копались в пыли, взлаивали

потревоженные неведомо чем собаки, да раздавалось редкое ржание застоявшейся

лошади. Наконец и Кира уснула.

Привиделась всякая глупость: вот она на руках у Паситы, бесстыдно

прижимается к груди, как Ламита к Лютобору. Защитник наклоняется все ближе и

ближе, впивается в губы страстным поцелуем, стискивая в объятьях все крепче, до тех

пор пока не затрещали ребра. Кира пытается отстраниться, и вот уж вместо Защитника

перед ней перекошенная рожа Мордана. Тот, обдав пивным духом, выплевывает в

лицо: «Попалась!» Руки сжимаются на горле. Кира хрипит, бьется в попытках

освободится, но вдруг обнаруживает, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой,

потому как полностью примотана к стволу березы неимоверно длинным праздничным

кушаком. За ней бесстрастно наблюдают Ламита и Люта, но не торопятся на помощь.

Вдруг раздается голос Каррона:

– Киррана тин Даррен, тебе никогда не стать Защитницей!

– Отец помоги, – кричит Кира, но тот превращается в Паситу и выпускает в неё

поток ревущего пламени. Огонь больно обжигает, и из уст вырывается отчаянный крик.

Кира проснулась. Было душно, видимо сквозняком захлопнуло ставни. Тело

горит. Подушка вся мокрая от пота, рубаха тоже. Не смотря на жар, стучат зубы, и очень

хочется пить. Неужели она переборщила с малиновым медом?

Кира кое-как поднялась с постели. Распахнув окно, впустила в комнату свежий

вечерний воздух, почувствовав, как сразу становится легче. Переодев рубаху, натянула

чистый сарафан и вышла на двор. На душе было тревожно. Охотница направилась к

колодцу, достала бадью ледяной воды, напилась вволю и умылась. Остатки понесла

Туману. Лохматому псу в такую жару приходилось не сладко: «Надо бы его с привязи

спустить. Засиделся бедняга».

Туман лежал, на боку возле будки и, похоже, спал.

– Ах ты засоня! – рассмеялась Кира, присаживаясь рядом. – Тебя так и кошки

задерут, пока дрыхнешь, – она потрепала пса по голове, удивленная, что тот до сих пор

не проснулся. Пес не пошевелился. – Туман! – нехорошее чувство подступило к горлу.

Морда пса была чем-то измазана, отчего слиплась шерсть, а глаза смотрели, не

мигая. Мертвые глаза.

– Туман… – прошептала охотница, по щекам потекли горючие слёзы.

Шмыгая носом, посекундно вытирая набегающую влагу, охотница осмотрела

землю вокруг на предмет следов. Те обнаружились на той стороне у плетня. Узкие

отпечатки ног, обутых в сапожки – отчетливо видны углубления, где каблуки

продавливали мягкую землю. А ведь большая часть деревенских в такую жару ходит

босиком. Там же нашлись и куриные кости, несколько валялось и на пути к будке.

Откуда они взялись? Ведь Туманникогда не давали птицу. Ответ пришёл сразу: пса

попросту отравили.

– Глафира! – не докричавшись, Кира отворила калитку.

– Нет её, раз не отзывается. Чего не понятно-то? – Апраксия попыталась

преградить путь, но Кира аккуратно отодвинула женщину в сторону.

Сама Глашка тут же появилась на крыльце. ещё сонная и босая. Окинув Киру

высокомерным взглядом, она презрительно усмехнулась.

– A я уж подумала разбойничает кто.

– Ты и разбойничаешь! Зачем отравила Тумана?

Пухлые, красиво очерченные губы расплылись в довольной улыбке:

– Это тебе за Паситу, – Глафира даже не думала скрывать злодеяние.