Маргарет Уэйс - Кузница души

Частые болезни, которые все еще не оставляли его, сделали его худым и костлявым, лишили его аппетита. У него были нос и подбородок той же красивой формы, что и у Карамона, но у Рейстлина черты лица были более заострены и очерчены тоньше, что придавало ему хитрый, недоверчивый лисий вид. Он не любил танцы, считая их тратой времени и энергии, к тому же они оставляли его без дыхания, с болью в груди. Он не знал, как разговаривать с девушками, о чем говорить. Он чувствовал, что хотя они достаточно вежливо слушали его, там, внутри, за сияющими глазами и милой улыбкой, они втайне смеялись над ним.

— Не думаю, что они говорят об ипе… ипе… ипекака… ну, об этом длинном слове, — признал Карамон. — Но одна из них, Миранда, сказала, что это было чудесно, то, что ты спас жизнь тому ребенку. Это была ее маленькая племянница, видишь ли. Она хотела, чтобы я передал это тебе.

— Неужели? — промурлыкал Рейстлин.

— Ага. Миранда — прелестная девушка, правда? — Карамон с сожалением вздохнул. — Я не видел никого красивее нее. Ой, — он выглянул за окно и увидел, что солнце встает. — Мне самому нужно идти. Сегодня мы высаживаем овощи. Меня допоздна не будет дома.

Насвистывая веселую мелодию, Карамон взял свою котомку и заторопился прочь.

— Да, братец, ты прав. Она очень красивая, — сказал Рейстлин пустому дому.

Миранда была дочерью богатого портного, недавно прибывшего, чтобы основать дело в Утехе. Как лучшая реклама своего отца, Миранда всегда была одета в лучшие платья, сшитые по последней моде. Ее длинные рыжевато–золотистые волосы ниспадали волнистыми локонами до самой талии. Изящная и скромная, хрупкая и обаятельная, невинная и добрая, она была очаровательна, и Рейстлин был не единственным юношей в Утехе, который восхищался ею.

Иногда Рейстлину казалось, что Миранда смотрит в его сторону, и что ее взгляд выражает приглашение. Но он каждый раз напоминал себе, что это всего лишь его собственное желание. Не могла же она действительно интересоваться им? Всякий раз, когда он видел ее, его сердце билось быстрее, а голова начинала кружиться. Кровь его горела, кожа холодела. Обычно находчивый и острый на язык, он не мог сказать ничего вразумительного, его мозги превращались в кашу. Он даже не мог глядеть ей прямо в лицо. Если она проходила близко мимо него, он с трудом удерживался от того, чтобы не прикоснуться к одному из ее пламенно–золотых локонов.

Была еще одна загадка. «Нравилась бы мне эта молодая женщина, если бы она не нравилась и Карамону тоже?» — спросил себя Рейстлин.

Часть его ответила немедленно: «Да!» Но глубины его сознания продолжали мучительно размышлять над вопросом. Какой демон в Рейстлине заставлял его постоянно соревноваться с его собственным братом? Соревнование было односторонним, потому что Карамон, очевидно, и не подозревал о нем.

Рейстлин вспомнил историю о гноме, наткнувшемся на спящего красного дракона, которую рассказал им Тассельхоф. Гном атаковал дремлющего дракона с топором и мечом, бил его часами, пока не выбился из сил. Дракон даже не проснулся. Зевнув, дракон перевернулся во сне на другой бок и раздавил гнома в лепешку.

Рейстлин подумал, что они с тем гномом похожи. Он чувствовал себя, как будто он постоянно сражается со своим близнецом, но только для того, чтобы Карамон перевернулся и раздавил его. Карамон выглядел лучше, его любили больше, ему доверяли сильнее. Рейстлин был «глубоким», как описывала его Кит, или «тонким», как однажды сказал Танис, или «хитрым», как называли его одноклассники. Большинство людей терпели его только потому, что любили его брата.

«По крайней мере я сам, своими силами, получаю небольшое признание как целитель», — утешал себя Рейстлин, идя вдоль мостовой дорожки, пытаясь не дышать весенним воздухом, полным ароматов цветов, который всегда заставлял его чихать.

Но это слабое удовлетворение быстро гасло в нем, не согревая его душу хоть немного, когда пробуждался тот злой демон, который с горечью нашептывал ему: «Да, и, возможно, это все, чем ты когда–либо будешь — слабый маг, охотящийся за сорняками лекарь, — пока твой брат–воин совершает великие деяния, получает славу и награды, и покрывает себя славой».

— О господи! Мамочки мои!

Напуганный, Рейстлин резко остановился, осознав, что он только что врезался в кого–то. Он погрузился в свои мысли, шел быстро, чтобы не опоздать, и не смотрел, куда идет.

Поднимая голову, чтобы пробормотать слова извинения и продолжить путь, он увидел Миранду.

— О господи, — повторила она и перегнулась через перила моста, чтобы посмотреть вниз. Несколько размотанных рулонов ткани лежали на земле под мостками.

— Я ужасно извиняюсь! — выдохнул Рейстлин. Он, по–видимому, наткнулся прямо на девушку, заставив ее выронить свертки. Они упали с дорожки, и теперь лежали яркими лентами на земле.

Это была его первая мысль. Вторая — которая вызвала гораздо большее смущение — была, что мостовая была достаточно широкой, чтобы по ней свободно прошли четверо людей, и что сейчас на ней было только двое. И по крайней мере одна из них должна была видеть, куда идет.

— Подожди… подожди здесь, — начал запинаться Рейстлин. — Я… Я пойду соберу их.

— Нет, нет, это моя вина, — ответила девушка. Ее зеленые глава светились, как молодая листва деревьев, простиравших свои ветви над ними. — Я засмотрелась на двух ласточек, которые вили гнездо… — Она покраснела, что заставило ее выглядеть еще красивее. — Я не смотрела…

— Я настаиваю, — твердо сказал Рейстлин.

— Тогда пойдем, соберем их вместе, хорошо? — опередила его Миранда, сказав вслух то, о чем он только мечтал сказать. — Их слишком много, одному не унести.

Она застенчиво взяла его за руку.

Ее прикосновение разбудило огонь внутри него, огонь, похожий на огонь магии, только жарче. То пламя пожирало все чувства, это же — очищало их и делало острее.

Они вместе спустились по ступенькам на землю. Там все еще лежала тень, раннее утреннее солнце только кое–где проглядывало сквозь блестящие молодые листья. Миранда и Рейстлин не спеша собирали рулоны ткани, растягивая время. Рейстлин сказал, что надеется, что роса не повредит ткани. Миранда ответила, что этим утром росы почти совсем не было, даже говорить не о чем, и что после небольшой чистки ткань будет как новенькая.

Он помогал ей скатывать длинные полосы ткани, держа один конец, в то время как Миранда держала другой. Каждый раз, когда они заканчивали скатывать рулон, их руки соприкасались.

— Я хотела сама поблагодарить тебя, — сказала Миранда в один из таких моментов, когда они стояли там, держа ткань вдвоем. Ее глаза, сиявшие сквозь веер длинных рыжеватых ресниц, зачаровывали. — Ты спас дочку моей сестры. Мы все так благодарны тебе.