Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – Эрцфюрст

— Гм, — сказал я глубокомысленно, — ну да… а как же… только об этом и думаю… денно и нощно… Ты прав, однако никому ни слова, а пока иди работай.

Он исчез, как джинн, а я подумал, что этот шельма, знавший планы Гиллеберда, первым заметил, что я делаю почти то же самое, только гибче и успешнее.

Только насчет наместников не угадал. Править буду без всяких наместников.

Заснул я под утро, а потом, раздав ценные указания сэру Вайтхолду и лордам, сказал, что в следующий раз явлюсь уже с армией.

Они с пониманием смотрели, как я свистнул Бобику и удалился в свои покои, откуда перешел в спальные, а затем уже в самую дальнюю комнату, где в спальне за ложем, как бы для личного пользования, мое зеркало…

— Бобик, — сказал я строго, — не брыкаться, кабан!.. А то оставлю, будешь тут вспоминать страну вечного лета…

Он взвизгнул испуганно, попытался лизнуть, но я увернулся, ухватил его покрепче и вместе с ним даванулся в прозрачное якобы стекло зеркала.

Сэр Жерар ничуть не удивился, что я исчез на сутки, уже приучен, как и все в Савуази и Геннегау, а я по возвращении тут же затребовал сводку происшествий за сутки и весьма изумился, что ничего особенно не произошло, непорядок, это что у нас за сонное болото.

Он прокашлялся, это он так выражает неодобрение, выпрямился, сухой и чопорный, уже больше придворный, чем соратник Ришара в тех давних боях и подвигах.

— Ваше высочество, — произнес он холодновато, — а позволительно ли мне будет напомнить вам…

— Можно и мне, — согласился я. — А вообще-то позволительно всем. И что стряслось?

— Вы сами, — произнес он с расстановкой и так посмотрел выразительно, что я уже решил, что вот я уехал и бесчинства прекратились, — вы сами, ваше высочество, распорядились…

— Ну-ну, — сказал я нервно, — что я там такое ужасное распорядился? И вы поверили?

Он наклонил голову.

— Вы распорядились… гм… всех-всех драчунов и дуэлистов отправить в лагеря, чтобы те сами формировали свои отряды.

— А-а-а, — сказал я с облегчением, — это да, было! Я мудрый, делаю все правильно местами. И что, сразу и драки прекратились?

— Почти полностью, — заверил он.

— Что за королевство, — проворчал я, — никакой в нем жизни!.. И что, никого не грабят? И по ночам к чужим женам не ходят?

— Не замечено, — сказал он.

— А, — протянул я, — это другое дело. Просто наши вояки все делали открыто, а здешние демократы приловчились тайком и по ночам, а днем в церкви такие благочинные, такие правильные, мультикультурные, деткам говорят о нравственности и либеральных ценностях… тьфу, да что они так ко мне привязались?

Он покачал головой.

— Не говорят.

— Неужто правда?

Он кивнул.

— Нравственность всегда мешает на коротких дистанциях. А масштабами общества либералы и гуманисты не живут, это осталось в прошлом.

— Настоящие демократы, — согласился я задумчиво. — Ничего, вот введем гуманный гуманизм с благородным оттенком просвещенного абсолютизма, они все быстро станут роялистами… Вы не забыли еще раз напомнить, что отряды нужно формировать на предельно демократических принципах: мажоритарное распределение миноритариев в тактических единицах?

— Да, — заверил он, — только я такие слова не выговорю, потому я объяснил несколько иначе.

Я заинтересовался.

— Сам хочу научиться говорить на языке простого народа благородных лордов и магнатов. Как вы им объяснили?

— Да я больше жестами, ваше высочество.

Я скривился.

— Жестами и я могу. Кто-то ждет приема, или можно к фавориткам?

— Только посол, — ответил он.

— Какой?.. Ах да, от этой рыжей…

Он вскинул брови.

— От ее величества королевы Ротильды?

Я отмахнулся.

— Будучи демократическим реалистом, я говорю то, что вижу, а сейчас она никакая не королева, а просто рыжая. Вы не заметили, что как только королева теряет трон, ее волосы становятся из каштановых просто рыжими?.. Однако посла зовите, это лучше, чем садиться работать. С ним хоть вина попьем вроде бы по делу.

— Ваше высочество…

— Зови, нечего тут раскланиваться.

Посол снова вошел с настолько изощренными танцами, что я увидел зачатки чардаша в этом па-де-де и падеграсе, а когда он закончил и склонился в поклоне, выравнивая бурное и сопящее дыхание, я сказал милостиво:

— Весьма. Внушает!.. Зело. Итак?

— Брачный договор готов, — сообщил он.

— Где?

Он раскатал трубку, вытащил листы бумаги, огляделся.

— А-а… специалисты?

— Какие?

— Ну, юристы, адвокаты…

Я поморщился.

— Зачем? И так все ясно, мужчинам я не доверяю только некоторым, женщинам — никому, так какой смысл вчитываться в параграфы? Все одно, как бы вот так… Ну-ка, что вы тут насочиняли…

Все-таки я читал с великим любопытством и некоторым учащенным сердцебиением. Всегда кажется, что не готов для семейной жизни, да все мы не готовы, но как-то оказываемся в ней по уши, и вот я тоже готовлюсь подписать, хотя могу и не подписывать, никто меня не принуждает, это не брак по принуждению или shotgun marriage, я остаюсь свободен, просто с помощью такого символического брака решаю некоторые свои задачи, как решает их и Ротильда…

Кстати, зачем это ей? Может быть, потому же, что и мне? Ей вообще-то такое нужно намного больше, ее и раньше пытались перехватить, чтобы насильно жениться и стать хозяевами ее огромных земель и множества замков.

Я поинтересовался:

— То есть после заключения этого брака ей ничто не будет грозить?

— Ваше высочество?

— Насильственное замужество, — пояснил я.

Он кивнул.

— Да, ваше высочество. Пока она в браке, никто не в состоянии жениться на ней, добровольно или насильно. Этот брачный контракт — лучшая защита.

Я продолжал читать внимательно, нет ли здесь мелкими буковками условия, что я должен выйти на балкон и сделать двойное сальто на булыжный двор далеко внизу, это же юридически обязывающий документ, если подпишу, то обязан выполнить.

— Срок, — сказал я, — всего полгода?.. Почему именно шесть месяцев?

Он сдержанно улыбнулся.

— Ваше высочество предпочло бы год или больше?

— Нет-нет, — сказал я, — меня интересуют мотивы. Ротильда надеется, что за это время решит все свои проблемы?

— Ее величество, — ответил он сдержанно, — не посвящает меня в свои планы.

Я скривился.

— Ну да, она считает себя мудрой, хотя на самом деле только немножко хитренькая.

Он сказал строго:

— Я не берусь давать оценку ее величеству. Ни в чем.

— Вы такой верноподданный, — буркнул я. — Мне бы таких.