Василий Горъ - Законник

…Работать со своей памятью, умирая от слабости и холода, оказалось безумно сложно: я то соскальзывала с зыбкой грани между небытием и реальностью, то теряла нужные мне пленочки, то впадала в сонное оцепенение. Кроме того, у меня жутко затекли перетянутые ремнями бедра, а левую ногу начала сводить судорога. Поэтому, в те короткие промежутки времени, когда у меня получалось нормально соображать, я до рези в глазах всматривалась в окрестные скалы и нагромождения камней, или горячечным шепотом описывала Беглару приметы будущих ориентиров.

В отличие от меня, равсары, находящиеся под действием отвара равельника, не чувствовали ни холода, ни усталости. И неслись по горам, как по ровной дороге. Что удивительно, их нисколько не беспокоило то, что их лица превратились в кроваво-красные маски, склеры стали отливать желтым, а под глазами появились черные мешки: эти наивные дети гор действительно верили в то, что все эти признаки — следствие воздействия мифического айира…

…К приметной скале, нависающей над верхним входом в узкое и извилистое ущелье, которое вело к замку Красной Скалы, мы подошли часа за три до заката. Воины, все еще чувствующие в себе «божественную силу», рвались идти дальше, но, услышав мой приказ, мгновенно побросали дорожные мешки и принялись обустраивать лагерь. Равсарский Тур, аккуратно посадив меня на брошенную на камень бурку, опустился на колени и заглянул мне в глаза:

— Как ты себя чувствуешь, Великая Мать?

— Я? Или это тело? — устало поинтересовалась я.

Беглар непонимающе сдвинул брови, а потом расхохотался:

— А, ну да! Не сообразил…

Я «полюбовалась» на его лицо, украшенное звездочками полопавшихся сосудов, на потеки крови на его усах и бороде, и вдруг почувствовала себя хладнокровной убийцей. Такой же как, мэтр Джиэро, Коэлин или мой отец.

«Как же я ненавижу слово „Долг“… — мысленно повторила я слова, сказанные мне графом Ауроном в день, когда я поклялась от него не убегать. И добавила от себя: — И свободу выбора между смертью и Смертью…»

— Скажи, Мать Виера, — почему-то опустив титул «Великая», хрипло спросил Тур. — А как ты выглядишь на самом деле?

Проследив за направлением его взгляда, я мысленно схватилась за голову: совершенно не уставший во время дневного перехода равсар почувствовал желание. И сейчас, пялясь на мою затянутую кольчугой грудь, пытался удержаться от действий…

— Увидишь, мой нетерпеливый эдилье… Скорее всего, послезавтра… — улыбнулась я. И, почувствовав, что он начинает плыть, еле слышно прошептала: — Адириэла-тэйс!

Услышав Слово, воин застыл и мгновенно превратился из возбужденного самца в безмолвного, готового на все раба.

«Вот и всё…» — улыбнулась я. И, поглядывая по сторонам, принялась корректировать его крону…

…М-да. Избавить Беглара от вспыхнувшего желания оказалось сложней, чем я ожидала: даже находясь в трансе, воин упорно не желал отказываться от своих намерений и подсознательно сопротивлялся моему внушению. Кроме того, мимо нас то и дело проходил кто-нибудь из воинов, и мне приходилось делать вид, что мы просто беседуем. В общем, к тому времени, как «мой эдилье» перестал видеть во мне объект неутолимой страсти, равсары закончили обустройство лагеря, выложили на чистый кусок полотна вяленое мясо, сыр и порядком зачерствевший хлеб и принялись прислушиваться к нашей «беседе».

Закончив работу, я вывела Тура из транса, жестом подозвала к себе Ушейбу, и, приказав ему принести мне мех с вином и три кубка, хмуро уставилась на все удлиняющиеся тени: времени оставалось все меньше и меньше, а я до сих пор не решила, что мне делать с равсарами.

Прочувствовавшие те преимущества, которые им дает моя «божественная» сила, они были готовы выпить из моих рук все, что угодно. И следовать за мной в Рейвейн, к престолу «моего отца», зная, что вечное посмертие дается вместо жизни…

Только вот для меня вариантов их будущего было два: снотворное — сон на камнях — смерть от рук воинов Правой Руки, или смесь снотворного с ядом — смерть во сне, но уже от моей. Разница — совсем небольшая. Но существенная: в первом варианте я перекладывала свою ответственность за их жизни на плечи вассалов графа Утерса. А во втором — брала ее на себя. То есть должна была отнять их жизни. Сама. У двадцати девяти человек. Хладнокровно и расчетливо, как наемный убийца. И стать почти такой же, как они…

«Что выбрать, смерть или Смерть?» — раз за разом спрашивала себя я. И не находила ответа…

…Увидев, что вождь начал соображать, я ненадолго отвлеклась от тягостных раздумий:

— Беглар? Где баночка с айиром?

Непонимающе посмотрев на меня, Дзагай прикрыл глаза, несколько раз сжал и разжал кулаки и, наконец, разродился:

— А, айир? У меня…

— Давай его сюда. И принеси мне мой дорожный мешок — сегодня я вас немного полечу…

Равсар тут же оказался на ногах. И, вместо того чтобы выполнить мою просьбу, хмуро уставился на своих воинов:

— Ну и чего вы расселись? Райваз! Лашша! Спуститесь вниз по ущелью и…

— Стоять! — не дав ему договорить, рыкнула я. И, закрыв глаза, изобразила очередное «прозрение»: — В часе ходьбы отсюда — два воина Правой Руки… На высокой скале… Наблюдают за тропой… С этой стороны к ним не подняться… С той, пожалуй, тоже…

Развернувшись ко мне, Тур удивленно сдвинул брови:

— Но они же как-то поднялись?

— Спустились. С другой скалы. По веревкам… — я пожала плечами и медленно открыла глаза. — Они хорошие воины, Беглар! Ничуть не хуже твоих…

— Их двое, а нас…

— Для того чтобы запалить сигнальный костер, им потребуется одно мгновение. Дальше объяснять?

— Да, но пройти мимо них, в полной темноте, по совершенно незнакомой тропе…

— Я тебе обещала, что помогу? — снова перебила его я.

— Да, Великая Мать! — кивнул равсар.

— Этих я не трону. Но через четыре часа после рассвета оборву нити жизни тех, кто сменит их на посту…

— Спасибо, Великая Мать! — заулыбался Беглар. И, вспомнив про мою просьбу, повернулся к своим воинам: — Лашша! Тащи сюда дорожный мешок Матери Виеры…

…«Две капли настойки лисьего корня на кубок воды дают достаточно сил, чтобы сражаться от рассвета и до заката. Но через сутки отнимают вдвое больше. Три капли удлиняют этот срок на четверть и отнимают впятеро. Четыре — останавливают сердце. Даже самым здоровым мужчинам… — балансируя на грани небытия, я смотрела и на шевелящиеся губы матери, и на свою руку с зажатой в ней баночкой с настойкой. — Если человек, которого ты собираешься напоить этой смесью, юн или тщедушен, то разводи не больше одной капли на один кубок. Если у него слабое сердце или легкие, то используй что-нибудь другое: лисий корень его убьет. И еще: поить этим настоем следует заблаговременно. Ибо через десять минут после его употребления у того, кто его выпил, появляется легкая одышка и потливость. Через двадцать — ускоряется сердцебиение и начинаются приступы удушья. Ничего особенно страшного, но в течение первого часа даже опытнейшие воины бывают настолько слабы, что не в состоянии поднять собственный меч. Потом эти ощущения пропадают, возникает легкая эйфория, притупляется чувствительность к боли, и человек превращается в натасканного на убийство пса…»