Галина Гончарова - Государыня

Хоть бы и та же Керчь!

С другой стороны, Алексей Алексеевич предлагал хорошее возмещение деньгами либо землями, готов был вернуть нажитое, не возражал против торговли, да и то сказать — татары от него страдали жестоко. А вот турок он старался не трогать. Ежели кто и погибал, то только по своей глупости.

А воевать не хотелось.

Выражаясь современным языком, а за кого подписываться-то? За татар, кои сами себе на уме? На которых положиться толком нельзя?

Шуму и гаму от них много, а толку мало. Не конница, а утробище, только массу создавать и годится, а из любого боя они доблестно первыми сбегут.

К тому же — Крым.

Воевать там откровенно неудобно. Пытались уже, и не раз. Далеко, холодно, а уж о том, чтобы на Русь пойти, Сулейман думал с содроганием.

Войско — и достаточное, надо будет перевезти, высадить, снабжать, а ему предстоит маршировать по степи, которую весьма оперативно зачищают от татар. Помощи ждать не придется, зато налетов — сколь угодно… Сулейман отлично понимал, что русичи постараются его еще и не пустить на родную землю.

Идти через Польшу, как пытался Мехмед?

Вот он и попытался, только результаты не радовали.

Проблем от этой войны предвиделось намного больше, чем удовольствия. А тут еще Священная Римская Империя, тут еще Франция, которая вроде и не враг, а все не так, тут англичане, которые с удовольствием топят их корабли…

Война была решительно невыгодна. Но и спускать такую наглость?

И Сулейман взялся за письмо, втайне надеясь, что выход найдется. Такой, чтобы ему не пришлось поднимать войско и направляться в сторону, которая уже стоила трона и головы его брату.

— Посольские грамоты от шаха Сулеймана Сефи? Как интересно…

Софья повертела бумаги в тонких пальцах. Про Сулеймана Сефи она ничего хорошего сказать не могла. Если его отец, Аббас II, был приличным человеком, то про сына такого сказать было нельзя. С отцом и воевали и торговали. Сыну, кроме Корана и гарема, отродясь ничего нужно не было.

И тут вдруг — письмо?

Шелком-то они торгуют, да и не только им, но тут уж скорее по инерции. А что может быть нужно от нее послу?

Аббас Сефи? В смысле… из рода Сефевидов?! Младший брат?

— Что ты хочешь сказать, Ибрагим?

Грек чуть усмехнулся:

— Известно, что я твое доверенное лицо, государыня. А потому ко мне пришел человек…

— И?

— Аббас Сефевид желает встречи с тобой. Лично.

— И тайно. — Софья могла бы и не уточнять, карие глаза грека чуть блеснули. — Надеюсь, ты не остался без премии за этот разговор?

— Никак нет, государыня.

— Ладно. Но почему вдруг встреча — со мной? Вряд ли он высоко ставит женщину?

— О нет, государыня. Он знает, что ты имеешь влияние. Как и его мать, сиятельная Накихат-ханум.

— Ага…

Мужчина и девушка молчали. Они понимали друг друга и без слов. Ибрагим знал, насколько влиятельна Софья — и часть информации, безусловно, стекла к персам и от него. Но наказан он за это не будет. Если уж на то пошло — у них вообще вон совет евнухов правит. И ничего, живут пока…

Только жить им не так уж и долго, при таком раскладе.

Шах болен, причем ладно бы чем наследным или заразным. Алкоголизмом! А с этой болячкой править не получится.

— Чего он хочет? Ты ведь догадываешься.

— Он может потревожить турок. Может помочь нам выиграть эту войну.

— Но?..

— Взамен он хочет власти.

— Чем мы должны будем ему помочь?

— Войско. Деньги. Возможно, что-то еще. Государыня?

Софья чуть наклонила голову:

— Сегодня. Вечером. Ты понял?

Ибрагим склонился в поклоне. И позволил себе легкую улыбку:

— Они не ждут такой скорости. У них бы дело тянулось месяцами.

Ответом ему была не менее насмешливая гримаска:

— Знать надобно, кого покупать. И учти — налог на взятку у нас двадцать процентов. Сдашь в казну Школы.

Ибрагим низко поклонился царевне.

Алексею Алексеевичу спасла жизнь старая привычка, привитая еще Софьей и еще в Кремле. Никогда не есть и не пить ничего, не попробовав, не обнюхав, не проверив… а уж доверять кому-то? Последнее дело!

И — да. Нажираться на ночь — вредно. Потом сны плохие снятся.

А потому, обнаружив перед отходом ко сну у своей кровати поднос с восточными сладостями, царевич не запустил в них руку и не принялся жевать. Он просто отставил их на подоконник и принялся раздеваться.

Улегся, уснул — и отлично проспал всю ночь, чтобы утром обнаружить на подоконнике дохлую мышь.

Хоть и считалась кошка у мусульман священным животным, хоть и жили их во дворце Бахчисарая стада и ряды, а все одно — никакое кошачье войско не справлялось с воинством мышиным. Серые хвостатики пробирались в комнаты, тащили сладости, грызли… эта — догрызть не успела. Тут же и сдохла.

Алексей обеспокоился, ринулся на поиски Вани Морозова, но тот был жив-здоров. Сладости нашли и у него в покоях, но не отравленные, а вполне свежие и хорошие. Кстати — он их тоже не ел, беря пример с друга. Воспитывались-то оба в Дьяково.

Вывод был печален.

Алексея хотели отравить. А кто? За что?

Виновного так и не нашли. Хотели казнить поваров, но ограничились просто заменой и их, и слуг — и успокоились. Алексею и невдомек было, что благодарить надобно Симеона Полоцкого. Он ведь сказал своим людям добраться до царевича, а как?

На корабль попасть было сложно, не настолько уж они были приближены к царевичу.

В бою? Так Алексей Алексеевич старался поступать, как учили. Командир — не впереди войска с саблей наголо, командир делает выводы, двигает людей, присылает подкрепления, оценивает обстановку…

Да и люди с ним всегда рядом. И как?

Опять не получается.

На привале?

Не отравишь — он же не отдельно питается, а вместе со всеми и из солдатского котла не брезгует. Хоть весь обоз трави! Палатку охраняют — не проберешься, да и делит он ее с Морозовым. Сразу обоих не убьешь — считай и сам не уйдешь. А умирать за идею наймитам Полоцкого не хотелось. Хотелось жить-поживать и деньгу наживать — или хотя бы тратить в свое удовольствие.

Вот и представился первый случай добраться до мальчишки только в Бахчисарае. И тот криво вышел.

Теперь царевич еще осторожнее стал, просто так не подберешься.

Задачу усложняло еще то, что от Симеона не было никаких известий, а друг о друге его наемники не знали — ни к чему. Но и долго так продолжаться не могло…

Впрочем, пока все было тихо. Класть голову за великое дело иезуитов никто не собирался.

В Москве тоже покамест было тихо.