Высокое Искусство (СИ) - Николаев Игорь Игоревич

И тут Елена обратила внимание, что речные волны едва заметно светятся. Настолько слабо, что невнимательный взгляд, скорее всего, не заметил бы, но достаточно явственно, чтобы понять — это не отраженный свет луны. Кроме того, луна отливала синим цветом, а вода источала нежнейший оттенок молочно-белого. Елена никогда не видела тропический океан с планктоном, но подумала, что, наверное, это именно так и должно выглядеть. Только пресноводное море тропическим не было, и планктона у берегов Мильвесса не водилось, тем более в реке.

Волшебство? Или какие-нибудь водоросли, микроорганизмы?

А может просто обыкновенное чудо?..

Берега пылали стенами огня от факелов и ламп, словно здесь была не одна река, а три — черная, а также две пламенных. Множество плавсредств, от крошечных лодок до небольших галер с убранными мачтами — чтобы проходить под мостами — заполняли речную гладь. Стены домов, подсвеченные красным, как будто светились в огне призрачного пожара.

— Вот оно, — Флесса подняла руку, указывая вдаль. Там, намного выше по течению, засияла россыпь бледно-розовых точек.

Они приближались вместе с ходом речных волн. Сотни огоньков, похожих на плывущие свечи, нет, скорее лампадки, что-то вроде китайских фонариков, которые запускались выше по реке. Толпа выдохнула, и прозвучало это как порыв урагана. А затем тысячи людей в едином порыве разразились криками и молитвами. Шум, как волна, растекался дальше по улицам, будто цунами, по мере того как дом за домом, человек за человеком подхватывали радостный клич. И, перекрывая все, отчаянно звонили колокола, словно пришел судный день. Однако не полыхнул ни один магический фейерверк, в эту ночь колдовству не было места на улицах богобоязненного Мильвесса.

Наступил час Поминовения. Время, когда души мертвых покидают мир, чтобы отправиться к Пантократору, где все прижизненные деяния окажутся в точности измерены, а затем каждому определен будет свой удел. Раньше в эту ночь завершался год, затем календарь изменился, однако Поминовение осталось. Странный праздник, в котором скорбь и память об ушедших причудливым образом объединились с весельем и жаждой жизни.

Маленькие кораблики плыли вниз, неся лампадки, чтобы уйти в залив и там исчезнуть в морской пучине, напоминая мертвым, что их не забыли, а живым о бренности всего сущего. Флесса откинула голову, закрыв глаза, словно упивалась моментом. Охрана сомкнулась теснее, толпа неистовствовала, и буря коллективного взрыва вот-вот обещала взорваться буйным весельем. Нынче вся столица, весь обитаемый мир отметят второй день празднества, время безудержного праздника, момент, когда осень считается завершенной, и приходит зима.

Елена склонила голову и крепче взялась за холодные перила. Камень, источенный годами, казался ноздреватым, как пемза, слегка царапал пальцы и быстро нагревался от жара, снедавшего фехтовальщицу изнутри. Ни к селу, ни к городу женщина вспомнила, что так и не вернула Чертежнику боевые перчатки.

«Что же со мной творится?»

— Купи мне меч, — отрывисто сказала Елена.

Флесса глянула на нее. Отблески розовых фонариков играли в темных зрачках дьявольскими огоньками. Графине только рожек не хватало, чтобы сыграть обольстительного суккуба.

«Это все Поминовение. Ночь грусти, ночь смерти. Час, когда что-то умирает, и что-то приходит в мир»

— Купи мне хороший меч с клеймом. И я поработаю твоим… «болваном».

— Хорошо. Жду завтра, к началу вечерней стражи. Если будешь достойным противником, позволю выбрать оружие в моем арсенале, — графиня смерила лекарку взглядом. — Мы примерно одного сложения, то, что подходит мне, будет хорошо и для тебя.

Елена вдохнула и выдохнула по бретерскому навыку, однако не сработало. Казалось, вместо прохлады она вдыхала чистый огонь, а тепло собиралось у сердца в обжигающую искру, рассылая по нервам уколы острого, на грани боли, возбуждения. Флесса глядела на фехтовальщицу, недоуменно и недовольно скривив губы, ожидая почтительного ответа.

— Палуба, ты говорила про палубу, — вспомнила Елена. — У тебя есть лодка?

— Лодка? — графиня сморщила благородный нос с таким видом, словно Елена сказала непристойность. — У меня есть корабль.

— Покажешь? — спросила Елена, глядя глаза в глаза, не мигая, в точном соответствии с заповедями Чертежника. — Никогда не видела ночного моря. Всегда хотела нырнуть в лунную дорожку на волне.

Шея Флессы дернулась, выдав момент, когда непрошибаемая аристократка оказалась по-настоящему выбита из колеи. Впрочем, ответ прозвучал выдержанно и спокойно:

— Покажу.

— Я знаю, где твой дом. Приду завтра к началу вечерней стражи.

Флесса посмотрела в спину уходящей Люнны. Провела рукой по шее, будто смахивая невидимую паутину. Покачала головой, наконец, дав некоторую волю чувствам.

— Мурье… — задумчиво спросила вице-герцогиня, краем глаза посмотрев на верного телохранителя.

— Да, госпожа, — отозвался с готовностью ловаг.

— Скажи, — все так же врастяжку проговорила женщина. — А бывало так, чтобы ты хотел кого-то жестко отодрать… Но внезапно понял, что отодрать намерены как раз тебя?

Мурье дернул щекой, нервно сглотнул, будто подавившись невысказанной сентенцией о словах, что не приличествуют дочери бонома и будущей владетельнице. В пляшущем свете факелов было видно, как лицо телохранителя запунцовело.

— Э-э-э… Бле-е-е, — ловаг запнулся.

— Хм? — изогнула бровь женщина.

Мурье снова двинул кадыком и неожиданно писклявым голосом мучительно выдавил:

— Становиться из охотника дичью… Такой опыт… мне не чужд.

— И что из этого получилось?

Ловаг уже синел, пытаясь одновременно не подавиться, удержать на лице бесстрастную маску и отвечать на вопросы с должным почтением. Судя по нервно дергающимся губам, он быстро перебирал возможные ответы, притом ни один не казался достаточно хорош.

— Это было… Необычно — произнес он, в конце концов.

Флесса ограничилась кивком, дескать, сказанное услышано. Последние огоньки мелькали под мостом, знаменуя конец Поминовения. Мильвесс на глазах превращался в карнавал пополам с борделем. Даже монахи меняли репертуар, напевая жизнерадостные славославия Пантократору, Отцу жизни.

— Приготовь мою яхту. Пришли завтра носилки к дому этой, как ее…

— Баалы.

— Да.

— Будет исполнено.

Глава 17

Звезды на воде

Мильвесс гулял. Широко, с душой, как могут оттягиваться напропалую несколько сотен тысяч людей, которые прожили еще один год, притом не худший, а если поразмыслить, то и вполне хороший.

Зимой хозяйственная жизнь, конечно, не остановится, но становится полусонной, замедляет обороты по мере наступления штормов. Господа сворачивают междоусобицы и начинают договариваться о выкупах, а также кого с кем породнить и во сколько это обойдется. Стряпчие с прокурорами радостно потирают запачканные чернилами пальцы в ожидании долгих раундов судебных баталий. Кстати, Елена тоже ввязалась в запутанную юриспруденцию столицы, чему давно была не рада. Впрочем, об этом — в свое время.

Процветание и оживленная торговля ждут разве что хозяев сланцевых залежей и торфяников. До самой весны Мильвесс, да собственно любой город, деревня, дом станут дымить горючими камнями, а также мхом, отгоняя стужу. Хотя, пожалуй, свечники тоже порадуются долгим ночам, но умеренно, все равно жизнь абсолютного большинства людей привязана к солнцу. Искусственный свет — вынужденная необходимость, а лампы и свечи — роскошь.

Разбойники переведутся, спрячутся по селам, хуторам и замкам, потому что злодействовать на дорогах по зимнему хладу невыгодно. Зато в городах преступная деятельность прибавит обороты, потому что тьма лучший друг лихого человека.

И конечно свадьбы. Летом юноши и девушки присматриваются друг к другу, прицениваются в сложном и запутанном торге, где принимаются во внимание десятки параметров, от престижа семьи до банальной возможности зачать дитя, будущего работника и кормильца. Первые взгляды сменяются робкими перемолвками, дальше шаг за шагом доходит до «гостевых ночей» с опасным лазанием через заборы на чердаки. А там уже и «пробные ночи», после которых влюбленные (или просто трезвомыслящие) молодые люди (а также их родители) соглашаются, что — да, пора. Недаром позднее лето и ранняя осень еще называются «детскими месяцами».