Наталья Резанова - Дети луны

— Помню. И тогда же я тебе сказала, что знаю не так уж много. И это правда. Так, нахваталась по верхам. И, как ты понимаешь, в эти годы мне было не до книг. Жила на проценты со старых знаний. Правда, у меня хорошая память… А теперь это все не имеет значения, так почему бы не позлить их напоследок?

— Но ведь я уже нашел способ выручить тебя!

— Что?

— В этом процессе много всего намешано. Но нужно заставить их забыть про колдовство и ересь — это можно сделать, обвинения дутые, — горячась, заговорил он, — и свести все к убийству. А за убийство, при определенном имущественном цензе, полагается выкуп в казну или родственникам убитого. Наместник чрезвычайно озабочен состоянием казны, и первое могло бы его удовлетворить. Но твой дом в Лауде конфискован, при аресте у тебя, как я слышал, отобрали все деньги… Так что вся проблема, как их раздобыть.

— Это как раз не проблема. У меня есть скрытые сбережения.

— Но ты сказала на суде, что у тебя ничего нет!

— Неверно. Я сказала, что мне не платили.

— Да… я открываю в тебе все новые и новые качества. Ну, а если у тебя есть, чем откупиться, главное в другом. Тебе необходимо смириться, хотя бы на время. Не настраивать суд против себя. Епископ имеет большое влияние на наследника. Унрик тебя ненавидит. Так что из всех я могу рассчитывать только на Лонгина.

— А ты на него не рассчитывай, — спокойно возразила она. — Когда придет время, он осудит меня, как и остальные. Вот увидишь.

— Я понимаю, что это для тебя не довод, и не хочу пугать тебя… но они хотят пытать тебя… может быть, уже завтра… и все-таки вызвать Вельфа.

Она приподнялась, затем снова села.

— Они могут это сделать?

Он кивнул.

— Так. А вот что могу сделать я. Пытку бы я, пожалуй, и выдержала, но раз они решили… Заморить себя голодом — слишком долго… лучше будет разбить голову о стену. Или удавиться.

— Что, что ты говоришь! — остатки веры возмутились в нем.

— А, ты испугался! Вот и они должны испугаться. Не за меня, конечно. Но они не захотят выпустить меня из рук. Это означало бы их поражение.

— Погоди… поражение… хорошая мысль .. я, кажется, знаю, что нужно делать. Но неужели ты бы решилась убить себя?

Злой смех, звон цепи.

— Я привыкла все делать сама. И даже на это есть пример из Писания. Вспомни царя Саула. Смерти я не боюсь, не смерти я боюсь…

Он ждал продолжения фразы, но прошло несколько мгновений, и он понял, что Адриана не собирается договаривать. Он повернулся, чтобы уйти, и тут она его окликнула:

— Постой! Скажи, что стало с Нигрином?

— С каким Нигрином?

— Ну, тот крестьянин с тремя сыновьями…

— Не знаю, Адриана.

— Ладно. Тогда иди.

— Я уйду. И сделаю, что смогу. Но и ты помни, что я сейчас тебе сказал.

Покинув Адриану, Раймунд направился к епископу. Гельфриду следовало внушить следующее: пытка — не решение проблемы! Князь церкви проиграл спор с простолюдинкой! Нет, ее нужно уничтожить словом, боговдохновенным словом — вполне понятное возражение в устах такого ценителя словесных красот, как Раймунд-легист. Он угадал верно. Решимость Гельфрида была поколеблена. Угроза самоубийством тоже оказала свое действие. В свою очередь, Лонгину удалось убедить наследника в том, что покамест не стоит ссориться с Вельфом. Он человек горячий, и мало ли чего может натворить из-за того, что его бывшего вассала предали суду. Нет, чем позже узнает Вельф об участи Странника, тем лучше.

Итак, первая схватка была выиграна, и это придало Раймунду уверенности. Более того, на следующий день он перешел в наступление.

— О чем, собственно, речь? — говорил он. — Порча? Все мы знаем, что король чувствовал недомогание задолго до появления Странника в Абернаке. Ересь? Мы не можем инкриминировать ей ничего, кроме ношения мужской одежды, а доказано, что подсудимой двигали благие намерения. Итак, остается убийство Даниеля Арисбата. Но входит ли это дело в компетенцию суда наместника, почти королевского суда? Убитый — выходец из горожан, подсудимая — простолюдинка. Между ними существовали личные счеты. Перед нами убийство из мести или самозащиты, и любой мировой судья укажет сумму, которую следует уплатить в возмещение вины…

И тут епископ выбросил скрываемый до поры до времени козырь.

— Ты настаиваешь, что перед нами всего лишь уголовное дело? Хорошо, рассмотрим его с этой стороны. Если бы оно касалось только убийства, я бы и слова не сказал. За убийство можно отделаться денежной пеней. Ну, а наказание за святотатство тебе известно?

Раймунд смешался. Самой легкой карой за святотатство было отсечение обеих рук и сожжение их на глазах преступника, но обычно этим не ограничивались.

— Какое святотатство?

— Разграбление и поджог ризницы в Белфрате.

С удивлением заметили судьи, как в глазах Адрианы мелькнуло веселье. «Гляди-ка, пронюхали! А если б он еще знал, что один из священных сосудов попал к еврею-ростовщику, его бы точно удар хватил на месте!»

— Откуда эти сведения? — спросил Раймунд.

— От пленных из Белфрата. Они, правда, не знали, кто это сделал, но поскольку нам известно, что преступница побывала в Белфрате, больше некому.

Адриана сказала, сдерживая смех:

— Я действительно проникла в Белфрат с целью добыть известные моему защитнику документы. Мне неловко напоминать о своих заслугах, но, как говорят, только благодаря этому были предупреждены изменнические действия Лотара. А то, что при этом пришлось немного потревожить ризницу, так это их вина — незачем совать мирскую переписку в святое место. Потом там произошла некоторая суматоха, я убралась, и что было дальше, не знаю. Может, эти чертовы рыцари сами же под шумок и разграбили.

— Точно, — поддержал ее Лонгин. — Совести у них ни на грош.

— Таким путем доказать ничего нельзя. Иначе окажется, что во всех преступлениях обвиняемой виноваты другие. Я сказал — посмотрим на это дело с другой стороны. То-то и оно — сторон две, как ни поворачивай. Она убийца, она же и ведьма. Мы имеем дело с душой, столь закоснелой во грехе, что невольно охватывает ужас. И, осуждая ее за убийство, забыть о колдовстве не можем.

— В сводах законов Кнерингов о колдовстве сказано… — Раймунд снова успел подготовиться к защите, но епископ не дал ему кончить.

— Я сам знаю, что там сказано — это либо мошенничество, либо помрачение ума. Вот и сгинули Кнеринги — из-за безверия. И те, что придут — и пришли — им на смену, знают — дьявол силен. И если забыть об этом — придет гибель. И лучше уничтожить одну жалкую жизнь, чтобы многие — не забыли!

«Не то же ли говорили и фарисеи?» — подумал Раймунд.

— Послушайте, судьи, а почему вы судите меня здесь, а не в городе? — лениво спросила Адриана. — Улучшили бы память большему числу людей. В Лауде, если не ошибаюсь, больше двадцати тысяч жителей, да приезжие, да купцы, да богомольцы… Молчите? А хотите, я сама вам отвечу? Вам очень хочется устроить назидательное представление из моей казни, и одновременно вы боитесь позора. Ах, какой публичный конфуз. — Какая-то девчонка тайно направляла действия армии, а может быть, и всего государства! А здесь только свои, все и так все знают, вот и любуйтесь! Вот все, на что вы способны. А еще беретесь судить других. — Она наслаждалась тихим бешенством, вызванным ее словами, потому что знала — права!