Роберт Говард - МОЛЧАНИЕ ИДОЛА. Сага заброшенных храмов

— Эль-ширкух! — пробормотал он, назвав О'Доннелла его афганским именем, которое означало Горный Лев. Затем, внезапно зарычав, он высоко подпрыгнул, и перед глазами О'Доннелла сверкнул длинный кинжал.

Он не двинулся с места, лишь слегка отклонился в сторону, чтобы избежать удара, и кинжал скользнул у него подмышкой, разорвав халат. В то же мгновение О'Доннелл схватил руку Яр-Акбара с кинжалом и резко вывернул ее. Вскрикнув от боли, эмир выронил кинжал и тут же вновь прыгнул на О'Доннелла, увлекая его на пол.

Они начали бороться на полу, и Яр-Акбар, схватив одной рукой О'Доннелла за волосы, другой рукой попытался дотянуться до валявшегося рядом кинжала. Это ему удалось, и, судорожно вцепившись в рукоятку кинжала, эмир занес его над головой, но вонзить не успел — клинок О'Доннелла вошел ему прямо в сердце. Не издав ни единого звука, Яр-Акбар судорожно дернулся всем телом и замер в луже собственной крови.

О'Доннелл поднялся и, бросив взгляд на бездыханные тела на полу, перевел глаза на сверкающую груду сокровищ. Его душа так жаждала этого богатства многие годы, и вот теперь оно было перед ним. Но есть ли у него возможность спрятать его под самым носом у наседавших туркменов? Если бы ему это удалось, он постарался бы исчезнуть, чтобы вернуться позже и унести сокровища. Раньше ему приходилось совершать и более отчаянные поступки.

Но в его мозгу вдруг отчетливо возник образ смуглого стройного чужеземца, говорившего на одном из европейских языков. Именно жажда этого сокровища вывела Оркана Богатура из его степей; но в его руках сокровище могло бы стать таким же опасным, каким оно было в руках Шайбар-хана. Власть, которую представлял смуглый чужеземец, могла бы договориться с туркменами так же легко, как с узбеками.

Нет, один восточный авантюрист, обладающий сокровищем, был бы так же опасен для мира в Азии, как и другой. О'Доннелл не мог допустить, чтобы Оркан Богатур нашел эту груду сверкающего богатства — испарина выступила на лбу у О'Доннелла, когда он представил себе, каких бед в мире может натворить дикарь, обладающий таким сокровищем. Он подумал о реках крови, которые могут пролиться в Индии, и, пробормотав проклятие, схватил ручку золотого замка и потянул ее вниз. С тихим шорохом в полу открылось отверстие, и яшмовый постамент сдвинулся с места. Когда отверстие в полу стало достаточно большим, он перевернулся и исчез в темной дыре, а вместе с ним исчезло и все то сказочное богатство Хорезма, о котором ходили легенды. Напоследок сверкнули сотни разноцветных искр. Далеко внизу раздался приглушенный расстоянием всплеск и шум бегущей воды; затем наступила тишина, и на том месте, где была черная дыра, появилась круглая плита из того же простого камня, что и весь пол в круглой комнате.

Бросив на эту плиту последний взгляд, О'Доннелл поспешно вышел из комнаты. Он не хотел, чтобы его в ней обнаружили туркмены, которые тогда обязательно связали бы его пребывание там с исчезновением сокровища, ради которого они прокладывали сюда кровавый путь. Пусть уж лучше они думают, что Шайбар-хан куда-то его перепрятал, а затем был убит, и тайна умерла вместе с ним. О'Доннелл благополучно вышел из дворца во двор и увидел там смуглых воинов в накидках из овечьих шкур и высоких меховых шапках. Почти у всех на груди виднелись патронташи, а на поясах висели ятаганы. Один из них поднял ружье, направив его в сторону О'Доннелла.

Но в то же мгновение чей-то знакомый голос воскликнул:

— Клянусь Аллахом, это же мой друг Али эль-Гази!

Навстречу О'Доннеллу шагнул высокий человек в колпаке из шкуры белой ламы и в кафтане, украшенном мехом горностая. О'Доннелл узнал человека, которому он помог вчерашней ночью в темной аллее.

— Я Оркан Богатур, — широко улыбаясь, воскликнул вождь туркменов. — Подними свою саблю, друг. Шахразар мой. Головы узбеков выставлены на кольях на базарной площади. Когда я прошлой ночью избежал неминуемой смерти, они не догадались, что мои воины ждут меня в горах. Но теперь я повелитель Шахразара! А ты мой верный друг и советник. Проси все, что хочешь, — ты получишь даже свою долю из Сокровищ Хорезма, когда мы их найдем.

«Когда ты их найдешь», — мысленно ответил О'Доннелл, вкладывая в ножны свою саблю. Американец был в какой-то степени фаталистом. Из этого приключения он, по крайней мере, вышел живым, а все остальное было уже в руках Аллаха.

— Аллах велик и всемогущ, — вслух сказал О'Доннелл, пожимая руку своему новому другу.

Молчание идола

В афганской аллее, по которой ощупью пробирался переодетый курдом Кирби О'Доннелл, было темно, как в преисподней. До него донесся пронзительный крик, разом изменивший его планы и намерения. Предсмертные крики не были в диковинку на извилистых аллеях Медины эль-Харами, города воров. Человек осторожный и робкий и не подумал бы ввязываться в какую-нибудь историю, которая вовсе его не касалась, однако О'Доннелл не отличался ни осторожностью, ни робостью, и его воинственная ирландская душа не позволила ему пройти, не откликнувшись на призыв о помощи.

Повинуясь своей интуиции, он свернул туда, где темноту аллеи прорезал узкий пучок света, и в следующее мгновение уже глядел в щель между ставнями, закрывавшими окно в толстой каменной стене. То, что он увидел, вызвало в нем вспышку гнева, окатившего его горячей волной. Хотя долгие годы странствий и приключений в самых разных уголках земли закалили его и сердце его огрубело, О'Доннелл не мог остаться равнодушным к зрелищу жестокой пытки.

Перед ним была большая комната, украшенная бархатными драпировками и пышно убранная дорогими коврами, в ней стояло несколько кушеток. Возле одной из кушеток столпились люди: семеро смуглых юсуфзайских головорезов и еще двое, про которых он не мог бы сказать ничего определенного. На кушетке лежал обнаженный до пояса человек, по виду принадлежавший к племени вазири. Сложения он был могучего, но четверо здоровенных бандитов держали его запястья и ноги. Они держали его так крепко, что он не мог пошевелиться, и видно было, как напряжены мышцы его рук и плечи. Глаза его были налиты кровью, а широкая грудь блестела от пота, и О'Доннелл тут же понял, почему. Гибкий человек в красном шелковом тюрбане серебряными щипцами взял из дымящейся жаровни раскаленный уголь и поднес этот уголь к обнаженной груди, на которой были видны следы ожогов.

Другой человек, выше того, на котором был красный тюрбан, задал какой-то вопрос, которого О'Доннелл не разобрал. Вазири свирепо замотал головой и с яростью плюнул в говорившего. В следующее мгновение уголь упал к нему на грудь, вызвав у несчастного нечеловеческий вопль. В это самое мгновение О'Доннелл изо всех сил дернул ставни.