Дэннис Фун - Тень Хранителя

Когда половина хроши обнажили ножи, Роун заметил, что все его спутники подошли к нему поближе, готовясь защитить своего предводителя.

Стоув резко повернулась, сверчки слетели с ее накидки, окружили обе группы воинов и застрекотали, причем издававшиеся ими звуки усиливались.

Роун видел, что кровопийцы застыли в нерешительности.

— Лампи, скажи им, чтобы они опустили оружие.

Пока Лампи шипел и нащелкивал, поначалу легкий стрекот сверчков превратился в гулкое, грозное жужжание. Энде и Мабатан первыми положили клинки на землю. Шисос и Миза последовали их примеру. Жало опустил свое обоюдоострое копье, и рядом сложили оружие четверо кровопийц. Двое друзей Кришусса опустили ножи, когда это сделал Виллум. Почти все уже выполнили распоряжение Роуна, но как только он сам опустил на землю меч-секач, Кришусс бросился на него, целясь в горло кинжалом.

В это самое мгновение к глухому гулу сверчков присоединился душераздирающий вопль. Только немой брат!!!

Рванувшись к мечу-секачу, чтобы защититься от нападения, Роун повернулся и увидел, как Виллум схватил Стоув за плечи. Юноша остро почувствовал ее страх за него, за его жизнь. Увернувшись от нападавшего кровопийцы, он заметил, что изо рта и глаз Кришусса вдруг вырвалось пламя. Не успел Роун распрямиться, как все тело кровопийцы охватил огонь, и через мгновение от Кришусса осталась лишь кучка пепла.

В воцарившейся зловещей тишине сверчки опустились на пепел и съели его.

Шисос прошипел что-то Лампи, пощелкивая, а потом — пока тот переводил — в упор, не мигая, смотрел на Роуна.

— Шисос сказал, что знак, поданный сверчками, им вполне понятен. Хроши не станут браться за оружие как наши слуги, но присоединятся к нам в качестве равноправных союзников в нашей борьбе. После того как он всем расскажет о том, что здесь произошло, и проконсультируется со старейшинами, они сообщат, чем конкретно смогут нам помочь.

В рассеивавшейся предрассветной мгле Роун стоял на дороге, ведущей в лагерь братьев, и смотрел вслед удалявшимся фигурам в накидках с надвинутыми на глаза капюшонами. Ему хотелось так стоять и стоять, не двигаясь, чтобы они все еще хоть немножко побыли вместе, но Виллум и Стоув не принадлежали тому миру, к которому относился он сам. Они принадлежали Городу. Дарий был грозным врагом, и откладывать возвращение им было нельзя.

Теперь Роун, по крайней мере, был уверен, что связь между ним и сестрой сохранялась на протяжении тех долгих лет, что она провела в Городе. Он понял это в тот момент, когда услышал ее немой вопль — Только не мой брат! То был крик отчаяния, ужас непереносимой утраты, крик души, в котором прозвучала ее горячая любовь.

Перед тем как уйти, Стоув остановилась рядом с ним, лицо ее было мокрым от слез. Он и теперь чувствовал, как ее изящная маленькая ручка сжала ему руку. Такая белая, такая нежная у нее ручонка… Ей никогда не доводилось тяжело работать на открытом воздухе, она никогда не касалась ни меча, ни лопаты; кожа у нее была гладкой, как у холеной аристократки.

Ее внешний облик был совершенным — все ее шрамы были внутри.

Счастливого тебе пути, сестра.

И тебе, брат. Может быть, удача еще сведет нас вместе когда-нибудь снова.

Она сильнее сжала его руку. Их обоих внезапно охватила сильная дрожь, и как ни пытались, они не могли оторваться друг от друга. И вдруг перстень Роуна с изображением барсука с громким щелчком распался надвое.

Виллум поднял обе его половинки с промерзшей земли и негромко сказал им странным голосом, в котором слышалось неподдельное благоговение:

— В этом перстне заложена жизненная сила, энергия, которая сохранилась в каждой его половинке, когда он распался. Это значит, что наш прапрадед хотел, чтобы вы разделили перстень и каждому досталась его половинка. — Он положил на ладони Роуну и Стоув по половине таинственного перстня и добавил: — Берегите их.

Стоув подошла к брату, встала на цыпочки, обняла за шею и коснулась лбом головы брата. До свидания, брат. Так они и стояли какое-то время, пока тоска не стала почти непереносимой.

И тогда она снова ушла из его жизни, как в тот первый, страшный раз. Ему лишь оставалось надеяться, что это не навсегда.

— Пойдем, я провожу тебя в лагерь.

— Кира! — Он был так глубоко погружен в раздумья, что не заметил, как она спустилась к нему из лагеря по тропе. — Никак не могу себе представить, что Стоув всего двенадцать лет.

— Да, она еще совсем молоденькая, но Виллум уже многому сумел ее научить, — ответила Кира и взяла Роуна под руку. — Он жизнь свою за нее отдаст. Виллум знает много тайн, о которых даже подумать страшно. И, честно говоря, мне бы не хотелось о них ничего знать. Но это знание делает его чрезвычайно могущественным. Порой мне хочется стать вазя, узнать о Пути вазя от Хутуми, как это сделал Виллум; но мне всегда нравилось играть с мечом. Я себя никогда не чувствую такой счастливой, как после тренировок до седьмого пота.

Лицо Киры было открытым, манеры раскованными, но Роун знал, что ее, как и Стоув, иногда охватывали приступы необузданной ярости. Кира, конечно, была зрелой женщиной и лучше умела держать себя в руках. Но именно поэтому ее ярость могла быть более опасной.

Они молча подходили к лагерю. Неужели прошло лишь несколько часов с того момента, когда они узнали, что их связывают узы родства? Роун даже представить себе не мог, что ему это доставит такую радость. Когда они вышли на тропинку, ведущую к центру лагеря, Кира крепко сжала ему ладонь.

— Через час мы с Петрой и Вит отсюда уедем. Я прослежу, чтобы к вашему приезду в Академии предвидения все было готово к размещению людей. И обещаю тебе, что глаз не спущу с нашего контрабандиста.

Махнув ему на прощание рукой, она исчезла в зеленоватой дымке занимавшегося дня.

Роун огляделся. Он решил, что у него есть еще несколько минут, чтобы где-нибудь уединиться. Правда, если его не найдут, кто же тогда пойдет поднимать солнце? Но не успел он пройти и трех шагов в сторону деревьев, как раздался громкий звук колокола.

— Ты не проводишь меня, Роун из Негасимого Света? — спросила его подошедшая сзади Энде.

Роун кивнул. Ну вот, теперь не удастся хоть немного побыть в одиночестве…

— Любопытно взглянуть, как ты будешь поднимать солнце. — По лукавой искорке во взгляде Энде Роун понял, что она заметила его неуклюжую попытку увильнуть от своих обязанностей. — Этот обычай очень убедительно укрепляет веру братьев в Друга, тебе не кажется?

Роун покосился на Энде, но она уже на него не смотрела.