Дмитрий Суслин - Крутой пришелец

Мы еще не вошли в ворота, как вдруг Иосиф и Иоанн, клявшиеся всегда быть рядом со мной по правую и левую руку, самым бесстыжим образом меня оставили и подвалили к Наташе с обоих сторон. Их взгляды, обращенные на нее, мне сразу не понравились.

– Теперь, когда все позади, – начал Иоанн, нежно беря Наташу за руку, – я хочу узнать твое имя, прекрасная спутница Третьего Брата.

– Наташа, – растеряно ответила та, к кому были обращены эти слова.

– Наташа! – воскликнул Иосиф и взял ее за другую руку. – Какое прекрасное имя! Какое необычное!

– Учтите, – вмешался в их ворковню Диоген. – Наташа моя избранница, и я не потерплю рядом с собой соперников.

Он попытался было отпихнуть святых братьев от Наташи, но ничего не вышло. Они встали между ним и девушкой стеной, и Диоген потерял всякую возможность приблизиться к ней.

– Адал! – жалобно обратился он ко мне. – Что это такое? Разве ты не мне обещал отдать Наташу?

Вот тебе на! Разве я такое обещал? Что-то ни припомню.

– Эй, парни, – воззвал я к святым братьям, – потише не поворотах! Вы что решили за ней приударить?

Странно, когда речь шла про матрицу, они прикидывались чайниками, а тут сразу поняли, что к чему.

– Конечно, – ответил Иоанн. – Редко, когда увидишь такую красавицу. Этот толстый плешивый грек, сказал нам, что она твоя пленница.

– И она конечно же дочь одного из филистимлянских царей? – спросил Иосиф, нежно поглаживая Наташу по руке.

– Нет, к сожалению я не царская дочь, – лукаво ответила Наташа. – Мой отец всего лишь генеральный директор.

– И это прекрасно! – воскликнул Иоанн.

– Замечательно! – согласился с ним Иосиф.

– Это почему же? – удивились мы, я, Наташа и Диоген.

– Потому что если бы Наташа была царская дочь, – стал объяснять Иоанн, – то тогда бы она могла принадлежать только тебе, Третий Брат, и мы никогда бы не осмелились оспаривать ее у тебя. А так, как она слишком низкого происхождения для тебя, то для нас будет великой честью разделить наши чувства с той, что была рядом с тобой и многое о тебе знает.

Вот так! И эти козлы повели Наташу под руки во дворец. Мы с Диогеном посмотрели друг на друга. Лицо у философа было совершенно идиотским, уверен, что у меня тоже.

Ну и дела! Прежде Диоген вертелся рядом с Наташей и не давал мне возможности остаться с ней наедине хотя бы на минуту, чтобы я смог объясниться, теперь, получается, что за ней начал ухаживать я сам, да еще при этом в двойном количестве и ничего при этом не делаю.

А что если она влюбится в кого-то из них? Почему бы и нет! Решит, что меня уже не дождешься, а тут сразу двое, и каждый копия меня! Чем плохо? Мои шансы и так были почти равны нулю, а теперь они просто опустились еще ниже и стали со знаком минус.

– Диоген, мы пропали! – выдохнул я.

– Что значит мы? – философ чуть не плакал, и тут он вдруг широко открыл глаза. – Ты тоже? Ты тоже влюблен в Наташу? В мою красу ненаглядную? Ты любишь ее?

Я кивнул. Что мне еще оставалось делать?

Диоген упал на землю, стал бить в нее кулаками и ногами и зарыдал:

– Так значит, и ты? И ты тоже любишь ее? Но тогда, у меня уже нет шансов! Что я для нее? Старый, облезлый оборванец! Ну и что, что один из самых умных людей на земле? Женщины ведь этого не ценят. Им совсем не то нужно. Подавай им красавцев! А я? Разве я смогу сравниться с вами тремя? Ах, ну почему меня угораздило влюбиться в Наташу, в эту нимфу с каменным сердцем? А мое сердце теперь навеки разбито. О, как хочется выпить! Я вот сейчас напьюсь по-настоящему.

Он страдал по-настоящему. Я тоже. К тому же, мне искренне было жалко Диогена. Ведь, если говорить начистоту, это он из-за меня пострадал. Не по своей воле он влюбился в Наташу, а потому что так сделал Купидон, чтобы подразнить и вдохновить меня. Интересно, а моих братьев тоже он влюбил в Наташу?

И хотя мне тоже было тяжело, я все же помог Диогену подняться, и как мог стал его успокаивать. Однако он был безутешен.

– Не утешай меня, добрейший из смертных, – отмахивался от меня несчастный грек. – Сейчас меня не утешет даже самое сладкое и крепкое вино. Только смерть станет мне утешением. Не могу я больше оставаться рядом с той, кого люблю, раз она не может разделить со мной это чувство.

– Почем ты знаешь? – вдруг неожиданно даже для самого себя воскликнул я. – Может быть она тебя любит? Ты ведь ни разу сам не спросил ее об этом. Разве не так?

Зачем я это сказал? Вырвалось само собой. Но Диоген вдруг зацепился за эти слова, как утопающий за соломинку.

– Конечно! – шмыгая носом воскликнул он, преданно заглядывая мне в глаза. – Конечно! Я ведь ни разу не спросил, а любит ли она меня. А вдруг любит? Вдруг ее сердце презрит все выгоды молодости, которые быстротечны и ненадежны, как утренняя дымка, и предпочтет мудреца? Я должен спросить у нее и как можно скорее. Пусть она скажет мне, есть у меня шанс или нет? Если нет, то я покину ее и пойду странствовать по земле с сумой на плечах и бутылкой за пазухой, и пусть утешением мне будет, что она счастлива с другим.

Не ожидал я, что в Диогене столько благородства души. Он меня прямо растрогал. Не знаю почему.

– Хочешь, я приведу к тебе Наташу и ты сам спросишь у нее? – предложил я.

Не думайте, что я такой благородный северный олень, нет, просто появился повод, отозвать Наташу от этих двух шарлатанов.

– Позови, Адал! Позови! – забормотал Диоген. – Я буду благодарен тебе за это всю оставшуюся жизнь. Приведи ее ко мне, и мы тут же объяснимся. Я вот только выпью для храбрости.

С этими словами философ выхватил у идущего мимо мальчика раба кувшин с вином и жадно приник к нему. Послышалось громкое бульканье.

Я оставил Диогена в вестибюле, а сам побежал в главный пиршественный зал, где готовились к празднику. Столы уже были расставлены в виде буквы «П», и рабы спешно ставили на них золотые и серебряные тарелки и подносы, а также кувшины и кубки. Гости бродили вокруг и глотая слюнки искоса посматривали на столы, усиленно делая вид, что увлечены статуи и картины. Наташа также в сопровождении Иоанна и Иосифа ходила по залу и любовалась фресками из римской жизни, что в изобилии украшали стены. Братья что-то нашептывали ей в оба уха. Нечего себе святые! Кадрят, как самые настоящие пижоны.

Я кашлянул. Еще раз. Она оглянулись только на третий раз.

– Сережа? – Наташа подняла брови и с удивлением и ожиданием посмотрела на меня. Мне сразу стало не по себе.

– Тут это, – пробормотал я, – тебя Диоген просит. Он что-то хочет тебе сказать. Очень важное. Тет, а тет, в общем. Он там в фойе. Иди к нему.

Наташа поджала губы, глаза ее сверкнули, мне показалось, что она сейчас скажет что-то не очень хорошее в мой адрес. Но она сдержалась и тихо чуть не сквозь зубы сказала: