Мэгги Стивотер - Баллада: Осенние пляски фей

— Говорит Патрик Салливан, ваш преподаватель и куратор! — Салливан добрался до микрофона и решил сделать объявление. — Я прерываю музыку, чтобы настоятельно потребовать: все должны оставаться на территории школы! Хеллоуин — не та ночь, когда стоит уходить в холмы, мальчики и девочки! Вспомните ужастики! С парочками всегда происходит что-то страшное! Не теряйте из вида костры! Желаю вам отличного вечера!

Мы с Полом переглянулись.

— Любопытно, — задумчиво произнес Пол, — что же Они скрывают? Всех мало-мальски соображающих преподавателей и студентов заставили присматривать за остальными, чтобы Они никого не увели…

— Они проводят какой-то ритуал, — повторила Нуала, — который свяжет их с мертвыми.

— А мы не можем пойти и выяснить, что происходит, потому что вокруг бродит толпа голодных мертвецов, — вздохнул я.

У меня засосало под ложечкой, когда я представил Нуалу в огне, а Ди с феями. Захлестнуло предчувствие потери.

А потом я услышал первые звуки песни Кернунноса.

— Он идет, — поморщился Пол.

И не один.

Нуала

Когда придет закат,голодный, темный,Останусь я один, голубка,

Когда придет закат,зловещий, истощенный,Тебе скажу «прощай», голубка.

Сначала был шорох крыльев. Хлопанье, и шепот, и мерцание над головой. Они избегали света костров, то и дело ныряли в наступающую ночь. Темнота двигалась, смещалась и кое-где отражала лунный свет.

— А я когда-то боялся тебя, — прошептал мне на ухо Джеймс.

Я не могла ответить, слова застряли в горле. Песня короля терновника призвала: «Взрасти, восстань, иди», — и сопровождающие его ужасы тащились за ним вслед. Неосвященные мертвецы, едва видимые в свете костров, были ужасны, но еще ужаснее был холодный комок у меня в животе. Уверенность. Костры зажжены, мертвецы восстали. Я с усилием выпрямила колени, чтобы не дрожали ноги. Мое время истекало.

— Пол! — закричал где-то рядом Салливан. — Пол, скажи мне, кто сегодня в списке! Сюда! Скорее!

Пол, который застыл, услышав песню Кернунноса, встрепенулся и протиснулся к Салливану мимо группы одетых в зеленое танцоров, слишком высоких и гибких, чтобы быть учениками.

Ноги подгибались, голова кружилась. Я не хотела говорить Джеймсу, что мне пора. Если я скажу, все станет реальностью.

— Иззи, — сказал Джеймс, подхватывая меня под мышками раньше, чем я сообразила, что падаю. Он осторожно опустил меня на землю.

Я — идиотка, трусиха. Нужно было идти. Веки были такими тяжелыми, что мне пришлось запрокинуть голову, чтобы взглянуть на него.

— Мне нравится, когда ты меня так называешь.

Джеймс прикрыл глаза, как будто от боли:

— Главное, не расклеивайся. Я справляюсь, пока держишься ты.

— Будь мужчиной, — предложила я, и он слабо рассмеялся. — Помоги встать.

Он дернул меня за руки, но ноги меня не держали. Нас никто не замечал, все были заворожены танцующими феями. И хорошо. Не хватало только, чтобы меня вытащил из костра какой-нибудь исполненный благих намерений посторонний.

— Тебе таки придется побыть мужчиной, — сказала я. — Боюсь, что меня надо нести.

Я смотрела, как двигается его кадык. Джеймс сглотнул и неловко взял меня на руки, подхватив под колени и спину. Я старалась не поддаться желанию уткнуться лицом в его свитер. Хорошо бы забрать с собой этот запах: волынки, кожи, мыла…

Джеймс молча перенес меня на другую сторону костра. Костер был огромен, метров пятнадцать в высоту, и переливался разноцветными языками пламени ядовитого цвета — от какого-то очередного предмета мебели. С этой стороны, дальше от зданий, больше никого не было. Только мы и разинутый зев темноты за огнем.

Джеймс не опустился, а осел на землю вместе со мной.

— Нуала, — сказал он, — у меня ужасное предчувствие.

Даже вдали от костра его жар обжигал мне лицо. Сил едва хватало на то, чтобы заставить мое сердце продолжать биться.

— По-другому нельзя, — прошептала я. — Пожалуйста, помоги встать.

Мне было отчаянно важно самой зайти в огонь. Не знаю почему, но я чувствовала, что должна сделать это сама.

— Подтащи меня ближе и помоги встать.

Он поднес меня на пару шагов ближе и остановился.

— Теперь произнеси мое имя, — прошептала я, — чтобы я была уверена, что ты не облажаешься и я тебя не забуду.

Джеймс сказал его мне на ухо. Идеально. Потом он опустил меня на ноги, и я встала.

Больше ни на что времени не было. Ни на то, чтобы протянуть руку к белому пламени и свыкнуться с мыслью, ни на то, чтобы волноваться, гадая, останется ли Джеймс со мной или пойдет искать Ди. Не было времени думать, вправду ли мое имя поможет мне не забыть. Тогда я на самом деле сейчас умру. Потому что девушка, которая выйдет из пламени с новым телом, уже не будет мной.

Нужно было сказать Джеймсу, что я люблю его. Но даже на это времени не было.

Спотыкаясь, я шагнула в огонь.

Джеймс

Мучительно ждать, когда она закричит. Мучительно смотреть, как обугливается кожа, как чернеют волосы, как губы искривляются в плаче, хотя жара не дает слезам скатиться по лицу…

Она упала на колени.

Я не мог пошевелиться. Я стоял сжав кулаки, чувствуя, как огонь опаляет лицо, и не мог унять дрожь.

Мучительно осознавать, как много пройдет времени, пока Нуала сгорит дотла.

Человек.

Человек

Человек.

Пожалуйста, пусть я буду человеком.

Джеймс

Я слишком долго не мог заговорить, и на одно ужасное мгновение мне показалось, что я не помню ее имени, хотя я уже произносил его. Когда? Секунду? Минуту? Несколько часов назад?

— Оран-Лиа-на-Мен, — сказал я. Негромко, на случай если кто-то слушает.

Нуала закричала.

Черт!

Высокий крик затих, но я все еще его слышал. Хуже того, я не мог выбросить из головы выражение ее лица, когда она кричала. Мой мозг накладывал эту картинку на ее трясущийся и извивающийся темный силуэт в огне.

Я сложил руки на груди, прижав к телу кулаки с побелевшими костяшками, и сказал:

— Оран-Лиа-на-Мен.

Она закричала снова.

У меня по коже побежали мурашки. Вдруг Элеонор способна врать? Вдруг она способна искажать правду? Я не представлял, что мои слова делают с Нуалой, но до смерти боялся назвать ее имя в третий раз.