Ян Сигел - Заклинатель драконов

Он готов? — спрашивает Эзмордис.

—Готов, — говорит Заклинатель драконов. Теперь он начинает медленными, ритмическими движениями гладить шею зверя, и тот поднимается, изгибает голову назад, по низу горла и живота пробегает странная дрожь. Он бьет хвостом, крылья полностью раскрываются и машут в воздухе, отчего смерчем взвивается пыль. В широко разинутой пасти сверкают острые зубы. У него роскошная глотка. И вот со звуком удара молнии вырывается первое пламя, столб его вырастает до пятидесяти футов, затем пламя тускнеет и исчезает в теле дракона. Внутренний огонь озаряет каждую чешуйку, поэтому все существо раскаляется докрасна, и взмахи крыльев отрывают его от земли. Глаза, прежде темные, озаряются рубиновым светом. Затем он опускается на землю и начинает остывать, его бока становятся бронзовыми, зеленый цвет юности исчезает. Горло его пульсирует и издает то ли рычание, то ли мурлыканье.

Все хорошо, — говорит Рьювиндра, глядя не на демона, а на дракона.

Назови его, — приказывает Эзмордис.

Время не пришло.

Назови и привяжи его ко мне. Для этой цели я даровал тебе долгий сон и длинную жизнь. Исполни свою обязанность в нашей сделке.

Я сделал больше того, что должен был. Я украл яйцо и уничтожил остальные яйца, из всего выводка Сенексисс спасен этот один, последний в роду драконов. Я нашел монастырь, где, как я знал, яйцо никто не увидит и не потревожит. Я был там, чтобы оно могло дозреть. Я взял малыша и заботился о нем до тех пор, пока — по твоему приказу — не принес его сюда. В моих руках он выдул свой первый огонь, при мне он впервые поднялся в воздух. Все сделано ради тебя. А теперь хватит. Я отдал свой долг.

Только я могу решать, когда твой долг уплачен. — Голос Эзмордиса звучит так сухо, что кажется смертельно опасным, это не просто гнев.

Ты не можешь меня запугать — нет, даже ты меня не запугаешь. Ты слишком нуждаешься во мне. — На лице человека гордость, наглость и холодность. В этот момент Ферн понимает, что любит его, и ее сердце сжимается от страха, незнакомого ему. — Дракона нельзя привязать. Он — не раб, с ним нельзя фамильярничать, драконы самые свободные из всех свободных созданий. С ними может разговаривать лишь истинный Заклинатель. И благодаря тебе я тоже последний в своем роду. Я пережил своих предков, и кровь моей семьи смешалась с менее чистой кровью. Другого такого, как я, ты не найдешь. Убьешь меня — потеряешь связь разума с драконом, и все планы, которые ты вынашивал в течение этих пустых столетий, окажутся неосуществленными.

Мы договаривались так, что это я буду управлять драконом, — говорит Эзмордис очень мягко. — Ты хочешь… нарушить обещание.

Ты можешь управлять им — если вообще применимо это слово — только через меня. Я назову его по своему выбору, когда для этого придет время, — повторяет он и не повинуется, сохраняя бесстрастность. У него горячая кровь, но холодный характер. — Нашей сделки больше не существует. Я выполнил свое обещание.

Так и быть, — шепчет Старейший, но от этого шепота содрогается земля, — ты подписал своей кровью наше соглашение, и оно не может быть нарушено, однако ты хочешь его нарушить. Несмотря на твой Дар, ты ничтожней, чем смертные. Ты хочешь брать, брать и брать, но ничего за это не платишь. Будь уверен, что в свое время я потребую то, что мне причитается. А теперь — пусть дракон останется безымянным, пусть растет. Освободи его.

Он не домашняя кошка, которую можно отпустить, и ты это со временем поймешь, — говорит Рьювиндра. При этом он глядит на дракона, и тот дотягивается до щеки Заклинателя, чтобы лизнуть его перед уходом. Он вздымает крылья, которые тут же начинают двигаться, будто бы радуясь этому, и затем погружается в озеро. При его погружении от воды поднимаются клубы пара, и тут же воды смыкаются над ним. Их поверхность снова неподвижна.

—Так и быть, — говорит Эзмордис, и горы дрожат от его голоса. Очертания руки и плеча размываются, острым конусом темноты поднимаясь над бунтовщиком. Заливающий долину свет солнца становится красным, каждый камень отбрасывает острые, как пики, тени. — Нашего соглашения больше не существует. Плата за него — вот все, что тебе остается, и все, что ты теперь собой представляешь. Потому что я должен найти кого–нибудь из твоего рода, чтобы он занял твое место — место урода с нечистой кровью. Но его мастерства должно хватить на то, чтобы довершить начатое тобою. У него должен быть огромный аппетит, но слабый дух. Он откроет мне свои мысли и прижмется ко мне, как гибкое деревце. Дракон будет принадлежать ему, а через него — мне. Он станет и моим орудием, и моей игрушкой. Ты никогда уже не дашь ему имени и не пошлешь его уничтожать мир. Пусть мысли об этом будут мучить тебя. Ты разорвал отношения с Эзмордисом -— расплатишься жизнью. Все, чего ты будешь добиваться, я буду отбирать, и ты умрешь в муках, зная, что твой враг собрал твой урожай. Вот плата за нарушение клятвы.

Черный человек стоит неподвижно.

Я могу позвать дракона.

Он молод и еще очень уязвим, и огонь его пока не имеет должной силы. Он умрет вместе с тобой — и, поверь мне, я готов скорее увидеть его мертвым, чем неподвластным мне. Зови его!

Лай не отвечает. На фоне красного солнца его силуэт выглядит очень стройным и высоким.

—Так и быть.

Эзмордис кричит:

— Придите! Создания Эзмордиса! Идите ко мне и питайтесь.

И тут из каждой тени, из каждой ямки, из каждой щелочки, из тишины и пустоты, разных форм и расцветок — идут они. Они — косматые и безволосые, мертвенно–бледные и усыпанные красными пятнами, покрытые зеленой тиной и серым мхом. Некоторые из них без ушей, у других уши летучих мышей, видны и безглазые, и с множеством глаз, некоторые с крысиными усами, иные — с усиками жуков или с бородавками мухоморов. Их великое множество, и трудно различить особенности каждого. Это существа, созданные воображением наркомана или в горячечном бреду, но у каждого есть огромный рот, и рот этот широко разинут, и повсюду свисают мокрые языки, блестят острые зубы, и со всех губ стекает слюна.

Рьювиндра Лай по–прежнему неподвижен. Он вытаскивает из–за пояса нож, свое единственное оружие. Обнаженный клинок так же черен, как и рука, и кажется ее продолжением. Но оружие так ничтожно по сравнению с тем, что к нему движется. Изображение приближается, и наконец он смотрит прямо на Ферн, в его голубых глазах яростный огонь отчаяние. И в этот момент Ферн знает, что он видит сквозь Время и Реальность, минуя опасность и смерть — он видит ее. Она почти понимает, что он хочет сказать своим взглядом. В этой встрече глаз возникает связь более сильная, чем любовь, такая же глубокая, как пространство под Древом. Я тебя потом узнаю, говорит взгляд в то мгновение, которое еще осталось до его кончины.