Терри Пратчетт - Вор Времени

— Да, фэр? — отозвался Игор уже из коридора.

— Как сюда попал слуга? — спросил мистер Белый, не отводя взгляда от ее светлости.

— Это только они умеют, умеют проделывать, — сказал Джереми. — Я уверен, это просто…

— Это доктор Хопкинф, фэр, — сказал Игор, возвращаясь. — Я фказал ему, что вы фаняты, но…

…но доктор Хопкинс хоть и казался податливым как перина, являл собой должностное лицо Гильдии и прослужил в этой роли много лет. Проскользнуть мимо Игора вовсе не было проблемой для человека, который умудрялся справляться собранием часовщиков, где не нашлось бы и двух человек, у которых шестеренок было столько же, как у остального человечества.

— Просто у меня дела в этой части города, — начал он, лучезарно улыбаясь. — И мне показалось вовсе не затруднительным забежать в аптеку и прикупить… О, у тебя гости?

Игор скорчил гримасу, но ему пришлось уступить Кодексу.

— Мне фделать немного чая, фэр? — спросил он, пока Ревизоры разглядывали доктора.

— Что такое чай? — поинтересовался мистер Белый.

— Это протокол, — огрызнулась Леди ЛеГион.

Мистер Белый заколебался. Протокол — дело важное.

— Э, э, э, да, — сказал Джереми. — Чаю, Игор, прошу. Пожалуйста.

— Боги, вижу, ты закончил часы! — сказал доктор Хопкинс, который очевидно не замечал, что в воздухе уже можно было вешать утюг. — Какое чудесное творение!

Ревизоры продолжали пялиться друг на друга, в то время как доктор легкой походкой прошел мимо них и посмотрел на стеклянный циферблат.

— В самом деле, Джереми, молодец! — сказал он, снимая очки и энергично протирая их.

— А что это за миленькое голубое сияние?

— Это кварцевое кольцо, — сказал Джереми. — Это…

— Оно скручивает свет, — сказала Леди ЛеГион. — А затем пробивает брешь во вселенной.

— Правда? — сказал доктор Хопкинс, водружая очки на нос. — Как оригинально! Оттуда выскакивает кукушка?

Из худших слов, которые могут быть произнесены на лету, те, что известны как «о-оу», наверное, совмещают максимум леденящего нутро ужаса с минимумом трат на дыхание. И когда Лю-Цзы произнес их, Лобзангу не потребовалось объяснений. Он уже некоторое время наблюдал за облаками, которые становились все чернее, толще и страшнее.

— Рукоятка дрожит! — закричал Лю-Цзы.

— Это потому что прямо над нами буря! — проревел Лобзанг.

— Всего пару минут назад небо было голубым как колокольчик!

Анк-Морпорк приближался. Лобзанг мог разглядеть несколько самых высоких зданий и вьющуюся по равнине реку. И грозу, обложившую город со всех сторон.

— Мне придется посадить эту штуку, пока я еще в состоянии! — сказал Лю-Цзы. — Держись…

Метла снижалась до тех пор, пока их и капустные поля внизу не разделило всего несколько футов. Кочаны под сандалиями Лобзанга были похожи на мелькающие посадочные огоньки зеленого цвета.

Лобзанг услышал еще одно слово, которое не так страшно услышать в полете, но только не от того, кто за штурвалом.

— Э…

— Вы знаете, как остановить ее? — закричал Лобзанг.

— Не наверняка, — выкрикнул Лю-Цзы. — Держись крепче, я попробую…

Метла задрала нос, но продолжала двигаться в прежнем направлении. Прутья зачиркали по капусте. Чтобы остановиться, им понадобилось преодолеть все поле, оставляя за собой глубокую борозду и запах давленой капусты.

— Ты в состоянии сейчас нарезать? — спросил дворник, выбираясь из расквашенных кочанов.

— Думаю, могу… — начал Лобзанг.

— Тогда пошевеливайся!

Лю-Цзы на бегу растворился в голубом сиянии. Лобзанг догнал его через сотню ярдов, но дворник продолжал расплываться, нарезая время все тоньше и тоньше. Подмастерье стиснул зубы и поднажал, напрягая каждый мускул.

Может старик и мошенничал с драками, но здесь все было честно. Мир из голубого стал индиговым, а потом неестественно чернильно-черным, словно в затмение.

Это было глубокое время. Лобзанг знал, в нем нельзя оставаться долго. Даже если вы стерпите жуткий холод, в теле оставались неприспособленные для такой среды детали. Зайди слишком далеко, и ты умрешь, если начнешь выходить слишком быстро…

Он, как и любой другой подмастерье, конечно, не видел этого, но в классах было достаточно графиков. Жизнь может стать намного, намного мучительнее, если кровь начнет двигаться через время быстрее, чем кости. Она будет еще и намного короче.

— Я не могу… продолжать, — задыхаясь, крикнул он, следуя за Лю-Цзы сквозь фиолетовый мрак.

— Можешь, — выдохнул дворник. — Ты же быстр, так?

— Меня не… учили… этому!

Город приближался.

— Такому никого не учат! — прогремел Лю-Цзы. — Ты просто делаешь это, и видишь, что у тебя здорово получается!

— А что случается, если ты видишь, что у тебя не очень здорово получается? — спросил Лобзанг. Бег стал легче. У него больше не было чувства, будто с него пытаются стащить кожу.

— Мертвые ничего уже не могут увидеть, — ответил Лю-Цзы. Он обернулся к ученику, и его злая ухмылка желтозубо прочертила тьму. — Улавливаешь? — добавил он.

— Я… Я на пределе…

— Хорошо! Тогда мы прибавим хода…

К ужасу Лобзанга дворник принялся дальше растворятся в темноте.

Он призвал на помощь силы, которых, он знал, у него нет. Он молил свою печень остаться с ним, и, чувствуя, как скрипит его мозг, принялся нагонять дворника.

Фигура Лю-Цзы стала светлее, когда Лобзанг оказался на одном уровне с ним.

— Все еще здесь? Еще один рывок, парень!

— Не могу!

— Еще как можешь!

Лобзанг захлебнулся замерзшим воздухом и прошел…

… туда, где свет оказался спокойного бледно-голубого оттенка, а Лю-Цзы медленно бежал между замерших повозок и неподвижных людей у городских ворот.

— Видишь! Проще пареной репы, — сказал дворник. — Просто удерживай это, и все будет прекрасно.

Это походило на ходьбу по канату. Все отлично, пока ты об этом не думаешь.

— Но в скрижалях сказано, что ты проходишь через синий, затем фиолетовый, а потом ударяешься о Стену, — сказал Лобзанг.

— Ах, ну, скрижали, — произнес Лю-Цзы, и ничего не добавил, вместо него все сказал его тон. — Это Желоб Циммермана, парень. Тебе легче, когда знаешь, что он здесь. Аббат говорит, что это имеет какое-то отношение к… как же это? О, да, граничные условия. Нечто вроде… пены в приливе. Мы прямо на границе, мальчик!

— Но мне легко дышать!

— Ага. Надо же такому случиться! Продолжай двигаться или израсходуешь весь воздух около своего тела. Старый добрый Циммерман, да? Он был одним из лучших. И он считал, что прямо перед Стеной есть еще одна впадина.