Татьяна Скороходова - Меч судьбы

— Думай головой-то, а не задницей! Ежели и жизнь из тебя высосать, тады, мож, и пронесет, но за энтим уж к вампирше на поклон.

Ольга прищурилась и улыбнулась, глядя на разговорчивого гнома. Ногир позеленел и торопливо замахал метлой, двигаясь в противоположную от вампирши сторону.

Я ухмыльнулась.

— И что это за сторож у вас такой?

Истошный, неистовый крик оглушил, ударил, впился безжалостными когтями в уши. Вопль взмывал ввысь, горячей волной тошноты окатывая тело, вибрировал, то усиливаясь, то спадая, чтобы вновь с удвоенной силой подняться до бесконечных пронзительных высот. Казалось, ещё мгновение, и я сойду с ума, рассыплюсь в прах, умру. Чувствуя, что настал мой последний час, попыталась встать, но ноги не держали, и тут, когда уже не осталось сил выносить эту муку, крик оборвался. Я открыла глаза, дрожащей рукой пригладила вставшие дыбом волосы и оглядела поле боя. Ногир, выронив метлу, ожесточенно тер уши и мотал бородатой головой. Вейра и Ольги в комнате уже не было. В ушах пребольно щелкнуло, я услышала поскуливание Севера и истошное ржание лошадей.

— Ччч-т-то это? — прохрипела я пересохшим горлом. От крика до сих пор мелко дрожала посуда, колыхалась на небольшом окне веселенькой расцветки занавеска, а пыль, сметенная домовитым гномом в кучку, висела в воздухе. От такого голоса и мертвый оживет, поседеет, превратится в заику и вновь помрет, твердо убежденный, что на этом сумасшедшем белом свете ему делать нечего.

— Это оно и есть, сторож-то, печенку в ведьму, — отмер холмовик. — Бежим!

В проеме гном и я оказались одновременно. Попихавшись и поругавшись, я вывалилась первой на крыльцо и замерла в изумлении.

Вейр стоял на ступенях, помахивая кочергой, у Шенва в руке мерцало оголовье крепкого деревянного посоха, глаза пристально смотрели на кромку леса. Ольга замерла посреди двора, держа светящуюся спицу, которой она сражалась с охраной Лоринии. Север сидел у её ног и, склонив голову набок, разглядывал существо, гордо вышагивающее по двору.

Ярко-алые перья размером с кухонный нож блистали на солнце, золотой гребень грозно топорщился. Взгляд круглых огромных желтых в черных ободках глаз словно говорил "вот он я какой!". Я очень о многом хотела побеседовать с птичкой, но пока мне было не до возмутителя спокойствия и грозы наших бедных ушей.

За полем, у самой кромки леса призрачная тень размытым пятном скользнула по земле и исчезла. Солнце слепило глаза, не давая толком рассмотреть тварь, лишь снег, осыпавшийся с ледяных ветвей снежным водопадом, говорил о том, что тревога не была напрасной.

Холмовик выругался, плюнул под ноги и замахнулся метлой на петуха-монстра. Щелкнул клюв, половинки древка упали на землю. Петух взрыл когтистой лапой землю, готовясь растерзать обидчика. Глаза загорелись алыми угольками.

— Тебе скока, павлин ощипанный, говорено — на сонников не орать! — завопил гном.

Ужас в перьях копнул землю и шагнул вперед. С деревенскими Петьками птица размером с перекормленного индюка имела лишь отдаленное сходство. Север спрятался за Ольгу, из-за спины вампирши наблюдая за кочетом-великаном, бедный малыш до сих пор встряхивал головой.

— Цыпа-цыпа-цыпа! — присев на корточки, позвала я.

Петух тряхнул головой, гребень воинственно затрясся. Глаза моргнули раз, другой, и кошмарная птица важно шагнула ко мне. Ногир попятился, круглыми от ужаса глазами глядя на меня, и сложил пальцы в известном жесте, выразив свое мнение обо мне в целом и в частности. Я вытащила из кармана куртки корку хлеба, завалявшуюся ещё с дороги, и протянула открытую ладонь, зажмурив глаза и мысленно на всякий случай попрощавшись с рукой. Вейр ругнулся, подскочил ко мне, схватил в охапку, забросил, словно мешок с мукой, на плечо и потащил в дом. Я уже привыкла, что он меня таскает и швыряет, когда ему вздумается, и возражать не стала. А немного выдранных пепельных волос можно объяснить потрясением от петушиного концерта.

Отшвырнув бархатную черную ленту на стол, я бросилась к дверям и остановилась, любуясь открывшейся мне картинкой.

Загнав гнома на забор, чудище бродило по двору, вышагивая, словно генерал перед войском. Шенв, размахивая посохом, подпрыгивал и пытался огреть гнома. Наверное, в воспитательных целях, чтобы привить любовь к природе. Ногир отбрыкивался, поджимал ноги и вопил на весь двор, озвучивая свое мнение о противоестественных отношениях петухов с колдунами.

Шенв, утомившись, подошел к кочету, задумчиво разглядывающему Ольгу с торчащей из-за её спины волчьей головой. Шепнул пару слов. Петька вскинул голову, я зажала уши, ожидая нового вопля, но петух удовлетворился тихим "ко-ко", склевал оброненную мной корку и скрылся в сарайчике.

Ногир бесстрашно ссыпался с верхотуры, словно не впервой проделывал этот трюк, и побрел в дом, протиснувшись мимо меня в угрюмом молчании. Конечно, здорово, что у них есть такой монстр, который при приближении врага поднимет всех на ноги, но, по-моему, Шенв не был бы так сед и лыс, если бы птичка орала немного потише. Хорошо, что петух не приветствует солнышко по утрам, как принято у нормальных обычных птиц. Представляю, что было бы, если бы мы проснулись от такой побудки… Три скромных холмика зеленели бы по весне… Интересно, может Петька аггелов приговорить? Те, не будь дураки, ночью не явились. Ушлые какие… Правды ради, будь я на их месте, тоже бы на рожон не лезла.

Размышляя о волшебных петухах-великанах и лесных чудищах, я пошла собираться в дорогу. Тварь, затаившаяся в лесу, как объяснил хозяин, в общем-то, не была опасной. Сонник никого не ел и не разбрасывал окровавленные части тел по ветвям, он мог лишь усыпить. "Не опасной", как же… Сон на холоде превращался в вечный.

Утро кусалось морозцем, но день обещал порадовать теплом. Бабья осень, погрозив кулаком зиме, отвоевала пару солнечных дней. По всемирному закону подлости, солнце нам сегодня только мешало, искрящиеся в лучах ледяные свечи слепили глаза даже издалека. Напялив волшебную одежку, купленную в Лесицах, мы походили на трех медведей, как в старой сказке, не хватало только невоспитанной наглой девочки. Правда, если Вейр с Ольгой смахивали на двух тощих медведей-шатунов, то я сама себе напоминала перекормленную мышь. Шуба и штаны были велики, моего размера не нашлось во всех Лесицах, а ушивка требовала задержаться не меньше, чем на пять-семь дней, поэтому получилось то, что получилось. Навоевавшись с хитроумными костяными крючками и веревочками, я взмокла и пришла в бешенство. Легкая, невесомая двусторонняя шуба плотно соединялась с меховыми штанами, не оставляя даже крохотной лазейки ветрам и морозу. Я потрогала странную вышивку, украшенную бусинками и клыками животных, прощупывающуюся сквозь мех. Короткий ворс наощупь напоминал мягчайший мох, но выглядел, как побитая молью шкура. Впрочем, мы не к эльфам на бал собрались. Я поправила капюшон и взяла небольшую сумку, набитую травами и зельями. Всё необходимое для похода было в волшебной торбе у Ольги.