Сергей Алексеев - Очаровательная блудница

— Религия? Вот как…

— Придет время, и завещание пророчицы сбудется. Мы построим город Кедра…

— Если Матерая с Сорокиным не украдут ваши деньги!

У блаженной был позыв подтвердить это, но она отвернулась и пробубнила:

— Внутренние дела общины можно обсуждать только с посвященными.

— Ну и сколько вас там, отроковиц первозванных?

— Нас уже сорок, — похвасталась. — Без меня тридцать девять… И двенадцать отроков. Вернее, сейчас тринадцать…

— Галицын — тринадцатый отрок?

— А что? Это счастливое число.

Отроковица перестала скалиться, гримасничать, и Рассохин как-то уже подзабыл о ее блаженном состоянии, но она подсела сбоку, прильнула плечом и мечтательно напомнила:

— Вот если бы ты согласился пойти со мной! И мы вместе отыскали пророчицу, получили ее благословение…

Закончить эту фантазию не позволил взревевший на реке лодочный мотор. Стас запомнил когти Зарницы, загодя отпрянул от блаженной и погрозил — сиди тихо!

На ее лице отразился ужас.

— Замри и не думай! — просипела она, втискиваясь между лесин.

Матерая не могла найти своего подопытного и, скорее всего, поняла, что кто-то приезжал на Красную Прорву и его освободил — жердь с разрезанными веревками бросили неподалеку от стана, да и склон истоптали, пока тащили Скуратенко в лодку. Предугадать дальнейшее поведение было трудно: если Матерая чувствует здесь себя владычицей реки, то и в самом деле попытается вернуть несчастного моториста. Однако Рассохину как-то мало верилось в ее беспредельную власть и чародейские способности. Но через три минуты пришлось убедиться в обратном…

Лодка шла с какими-то остановками, будто мотор барахлил. И только когда «Прогресс» выплыл из-за поворота, стало ясно — они кого-то искали, тщательно осматривая через бинокли залитые берега. Эдакая пиратская команда — головы мужчин в камуфляжных банданах…

Рассохин отвлекся на мгновение — показалось, где-то застучали деревянные подошвы, и тут узрел, как рулевой сбавил обороты, резко переложил румпель и повернул в заводь, к острову.

Матерая указывала на него своим перстом…

13

Погорелец мог бы встать сейчас и уйти — Рассохин понимал, что ничего с ним сделать не сможет. Хотя еще недавно в нем кипела такая злоба на похитителей Жени Семеновой, что готов убить был, растерзать, ибо представлялись кержаки этого толка страшными злодеями. Но в этом ничего злодейского не было, правда, глаза лукавые, вероломные, все видят и отмечают.

— Говори, блудила с тобой отроковица или нет? — напирал он.

— Что значит — блудила? — тупо спросил Стас.

— Спала с тобой?

— Спала…

— Ладно, испытаем ее на блуд! — пообещал погорелец. — А ты что, паря, шатаешься?

— Не знаю… — и неожиданно пожаловался: — У меня ноги трясутся.

— Да ты захворал ведь! — догадался тот. — Распаленный весь, глаза кровяные, жар у тебя. В сей час сковырнешься с лесины, что я делать-то с тобой стану? Мне же эдакого сохатого не поднять.

— Ты погорелец? — хрипло спросил Стас.

— Ну, хочешь, дак погорелец. Раз винтовка моя у тебя…

— Как зовут?

— В самом-то деле огнепальный я…

— Имя, что ли, такое?

— Не. Именем я Христя… То бишь Христофор. У нас толк огнепальный, мы люди старого обряда.

Говорил, а сам рыскал глазами, оценивал, прикидывал, прибрасывал.

— Почему так называется?

— А потому как огнем нас спалили, обездолили.

— Кто?

— Анчихристы! Налетели зимой и всех дотла…

— Ладно, Христя… — у Рассохина все плыло перед глазами. — Покажешь, где твой Прокошка живет.

— Что не показать? — мгновенно согласился тот. — Покажу. Да ведь далековато будет, добредешь ли?

— Не твое дело.

— На что тебе племянник-то? Что надо, дак у меня спроси.

— Я хочу вернуть отроковицу!

— Ты-то, паря, хочешь, да кто же вернет? — изумился Христя. — У нас ведь невест не возвращают, коль добычей взяли. Ежели высватал да худого воспитания, тогда можно. Или ежели блудницей оказалась… Но мы ей испытание учиним!

— Вы ее украли!

— По-вашему — украли. А по-нашему дак добыли. Прокошке срок подошел, он с богом подрался и одолел.

— С каким богом?

— Да с лесным, с быком. То бишь с сохатым.

— Мне плевать, кого одолел твой Прокошка! — от бессилия закричал Стас. — Я должен вернуть Женю!

— Как же тебе — плевать? — на сей раз возмутился огнепальный. — Коль с богом силой потягался, жениться можно. Я вот с быком ешшо не могу сладить, дак мне и отроковицы не добыть пока. А он подрался и замолчал.

— Как замолчал?

— По обету. Теперь до смерти слова не скажет.

— Пошел ты… со своими обычаями! — из Рассохина посыпался мат. — По советским законам вы преступники!

— Мы ваших анчихристовых законов не признаем, — ничуть не смутился Христя. — По своему уставу живем. Вот ругаться, паря, грешно! А чужое брать и вовсе!

— Людей воровать не грешно, святоша хренов?!

— Мы невест добычей берем. Ты же мою винтовку скрал! И ей мне грозишь!

Препираться с ним не имело смысла, хуже того от его балагурства и нравоучений Стас ощущал, как мысли в гудящей и горячей голове становятся тягучими, липкими, как густая смола. Этот огнепальный хитрец попросту забалтывал его и наверняка рассчитывал удрать, усыпив бдительность.

— Расстреливать буду, — тупо произнес Рассохин и наставил штык. — Вставай, иди к дереву.

И уступил ему дорогу.

Христя не струсил — поверил, балансируя, пробежался по вершине валежины, остановился и всплеснул руками:

— Кто же тебя к Прокошке сведет? Коль стрелишь меня? Годи-ка, паря, а давай я сведу к племяннику, ты с ним побарахтаешься. И чья возьмет. Потом разойдемся?

— Не буду ни с кем барахтаться, — как-то по-мальчишески отпарировал Стас. — Моя отроковица!

— Отчего твоя? Ты за нее поратился, поборолся? А Прокопий с богом сходился! Потому и жену себе добыл.

— Да мне хоть с чертом! Женя приехала со мной!

— Не, паря, это не по уставу! Даже сохатые за невесту бьются!

— В гробу я видел твои уставы! — Рассохин наставил винтовку. — Становись к дереву! И говори, где берлога твоего племянника?

— Ты от болезни дурной стал, паря. — Христя побрел по валежине. — Отлежаться бы тебе, чтоб морок с головы изошел… Ежели обману?

— Штыком припру — не обманешь!

— Как искать-то станешь? С чужих слов да не бывал никогда…

— Твое логово нашел и его найду. Я места знаю.

— Ежели не скажу? — Он соскочил с колодины и встал к сосне.

— Пытать буду!