Александр Прозоров - Золото мертвых

— Мы, боярин, воздуха вольного дыхнули, погуляли в свое удовольствие, — вскинул голову, выставив слипшуюся от запекшейся крови бороду, крайний пленник. — А ты из нас рабов опять сделать хочешь?

— Это, как я понимаю, отказ? — Андрей повернул голову к Пахому, тот кивнул, споро протащил душегуба вдоль причала до самого конца, толкнул вниз. На чистом песчаном берегу опустил головой в воду, наступил сапогом на затылок. Мужчины молча наблюдали, как жертва бьет ногами по земле. Когда рывки стихли, холоп толкнул труп дальше, в воду — и течение медленно поволокло его к Ладоге.

В душе Зверева не дрогнула ни одна ниточка. Гуманизм хорош только в отрыве от реальности. Отпустить бандита на волю, да еще рядом со своими землями, князь никак не мог. Не идиот, слава Богу. Держать в порубе — то есть кормить за свой счет — не собирался. А так, ракам мясную тушу подарить — хоть какое, а доброе дело.

— Так, на чем мы остановились? Ах, да. Итак, мне нужны добровольцы, что станут возиться с моим товаром, пока я веду переговоры с клиентами.

— Видать, товар-то не простой, с душком хитрым, — заметил другой бандит, худощавый, с синюшным лицом. — Раз коснешься — навеки замараешься.

— Разумеется, — не стал отрицать князь. — Кабы не так, стал бы я с вами возиться, ловить да уговаривать? Товар с душком. Посему выбор у вас прост: либо замараться о него навеки, либо умереть немаранными прямо сейчас.

— А не обманешь, боярин? — звонким детским голосом спросил душегуб помоложе, с бородой короткой и торчащей во все стороны, словно собачья шерсть. — Отпустишь?

— Слово князя, — вскинул подбородок Андрей. — Или вам этого недостаточно?

— Ну, коли и обманешь, так хоть месяц еще потяну, — отвел глаза молодой. — У живого по-разному судьба сложиться может, а у мертвого — никак. Записывай меня в свои холопы. Посмотрим, как оно — товара твоего касаться.

— Одному, мыслю, трудно будет, — вслух подумал Зверев. — Может, еще один согласится?

— Пускай… Согласен… — торопливо закивали пленники, почуяв, что тот, кто замнется с ответом, окажется в заводи.

— Развяжи их, Левший. Значит, так, душегубы. Коли согласны, тащите весь груз из трюма сюда, наверх. Пахом, бердыши принеси.

Невольники выволокли из темной ямы трюма сперва пять маленьких свертков, потом самый большой, тяжелый. Развернули тряпки — и ахнули золотому блеску.

— Вот это товар, — пробормотал тот, что с синюшным лицом. — На таком и впрямь либо кровавый, либо еще какой след завсегда имеется. Ладно, не иметь — так хоть потрогать.

— И не только, — кинул ему под ноги топор Зверев. — В маленьких слитках по пять-шесть фунтов[30] получается. Давай, все крупные куски примерно до такого размера руби. А то уж больно неудобен товар в таком виде.

— Не боишься такую игрушку мне в руки доверять? — опустил взгляд на топорище синюшный.

— Намедни вас поболее было. И игрушки были серьезнее. Так ничего, управился. Руби.

Золото — материал мягкий, под лезвием топора оно расслаивалось, как глина. Князь же Сакульский, отступив и крепко сжав бердыш, внимательно смотрел по сторонам. Интересно, видит ли Белург, во что превращается его священный амулет? Знает ли, чувствует? Наверное, нет, иначе обязательно бы откликнулся, подал голос, знак, обрушил бы новые проклятия. Видать, далеко сбежал древний некромант, коли никак отреагировать не способен.

Правда, затишье со стороны колдуна не внушало князю спокойствия. Не может быть, чтобы он так просто простил свое поражение. Наверняка раны где-то неподалеку зализывает да месть страшную готовит.

«Надо будет расчертить княжество заговоренными линиями, — решил Андрей. — Завтра же зелье приготовить, у Фрола коней взять, да и пустить холопов в разные стороны с метлами из полыни. Тогда, что бы Белург ни задумал, а сюда ему вход будет заказан. В княжестве он ничего не сможет сделать».

— Готово, — бросил топор и выпрямился невольник. — Разделал.

— Теперь грузите все обратно. Пахом, как закончат, напои их, накорми сытно, свяжи да обратно в трюм спрячь. И покрывало какое-нибудь теплое им брось. Холодно внизу, еще простудятся. Я в Запорожском.

Супругу Андрей встретил на половине пути. Полина тут же вцепилась ему в локоть и стала с ужасом рассказывать, что в здешней часовне даже службу некому заказать. Как живут тут несчастные смерды, без причастия и отпевания — совершенно непостижимо.

— Я же сказал, — мягко завернул ее к деревне князь. — Поставим мы здесь церковь настоящую, большую. В память всех погибшим на земле здешней русской. Батюшку пригласим. Коли приход мал — из своей казны содержать станем.

— А куда мы идем?

— В деревню, к старосте.

— Зачем?

— Хочу с него избу потребовать. Чтобы тебе жить было где, пока я по делу одному важному и прибыльному обернусь.

— Я не останусь, — резко остановилась Полина. — Я с тобой поплыву.

— Останешься, — мягко, но уверенно заявил Андрей. — Рискованным мое путешествие может оказаться. Тебя и ребенка, пока не рожденного, опасности подвергать не стану.

— Я жена твоя! Какова твоя судьба, такая и моей будет.

— Вот именно, что ты моя жена, — развернул князь молодую женщину к себе лицом. — И обязанность на тебе куда более важная, нежели жизнью со мной рисковать. Ты — мой дом, моя пристань. Знаешь, когда я ходил в походы, не раз истории про бояр слышал. Мол, возвращаются после службы государевой в имение, а там пустота и разор. Приказчик с казной накопленной сбежал, смерды без оброков распущены, дом в запустении и рассыпается без присмотра, долгов на хозяина записано, что и не счесть… Так вот не верил я никогда в такие побасенки. Ибо не может имение на одном приказчике оставаться. В усадьбе всегда старые отец с матерью живут, родичи, коим голову приклонить больше негде, жена, бабка с дедом. В общем, не может имение уж совсем быть без догляда. А родичи-то даже вороватому приказчику вконец распуститься не дадут. Ныне же, видишь, сам в таком положении нахожусь. Вместе княжество нам с тобой покидать — значит, на милость приказчика полностью полагаться. Фрол, может, мужик и честный, ан все едино не о нашем благе думать станет, а о хозяйстве своем да о том, что соседи, прочие смерды подумают. Посему и прибытка нам никакого от княжества нет совсем. И то немногое, что сделать мы успели, — опять прахом пойдет. Женихи скоро за девками нашими приплывать начнут — осадить их здесь нужно, в чужие имения не упустить. Подъемные дать, освобождение от оброка на три-четыре года. Присмотреть, кто, что да сколько сажает, какие иные промыслы имеет. С рыбной-то ловли нам покамест ничего не перепадает. Вот и подумай, половинка моя, кто всем этим заниматься станет? Фрол? Так он подарок малый получит да девок наших на все четыре стороны с легкостью и пошлет. Ему только меньше хлопот за лишние хозяйства отчитываться. А ты здесь будешь — и семьи новые тоже здесь осядут. Ты и батюшку приветишь, коли появится, и за тем проследишь, чтобы церковь добротно отстроили… Ну, что тут поделаешь, Поля? Так заведено. Кто-то прибыток в дом несет, стережет его, долг пред Богом и людьми исполняет, а кто-то за самим домом следит. Чтобы не оскудевал, не портился, чтобы уют и порядок в нем был. Это и есть семья. Пусть даже в разных краях света супруги находятся — а все равно едины.