Оксана Демченко - Мир в подарок

— Много ли окаянных?

— Немногим больше сотни. Десятка два во дворце, по паре постоянно в каждом крупном городе. Еще по десятку на огненных рвах и несколько приглядывают за покорными Карну провинциями, Амитом и Ирнасстэа. Наконец, остальные в храмах, посольствах, при караванах и в отрядах смотрителей в степи. При них больше двух сотен имеющих дар — в том жалком виде, какой был у этих рабынь и даже хуже. Я думал, все они снави. Только разбудить…

— Нет, далеко не все. Единицы. Но ты сделал очень много, зачем себя обижать. А одолеть этих тварей в бою я не вижу ни силы, ни смысла. Ты ведь и сам знаешь, что будет потом. В моем прошлом мире это называлось гражданской войной.

— Именно так. К тому добавь, рабов вернуть в свободную жизнь не всегда возможно.

Степь голодает и вымирает, она своих не может прокормить. Я устроил так, что в безводье гонят отбракованный и больной скот. А под это дело отсылаю и вполне годный. Но воду в бурдюках не привезешь, — он махнул рукой безнадежно. — Есть рабы, вполне довольные своей жизнью. Они говорят: ошейник — нормальная плата за сытость. Таких много. Что же нам делать?

— Мне — собирать информацию и слушать мир. Тебе — выжить. Наю — отыскать воду для северных болот. Не спеши, все уже меняется, только видно перемены будет не сразу. Давай решать малые задачи и не рисковать напрасно. Мир добр. Все наладится, вот хотя бы погода.

— Она обнадеживает. Что делать с девочками?

— Они все уже были там, на другом берегу. Их проводили. Уже точно могу сказать, одна прошла, двое вернулись. Я отправлю их в спокойное место. Только жаль времени. Хотя… — я усмехнулась, — Хочешь, попробую провести в сон и тебя? К любительнице красных вин, у тебя так много мыслей о ней, что нить хорошо заметна и доведет куда надо, не оборвется. Поговорить с ней сможешь, если она захочет тебя выслушать. Я не пробовала так делать, но почему-то уверена: получится.

Может, просто ночь удачная.

Он вскинул удивленно брови. И чуть смутившись, кивнул. Оказывается, наш строгий сухой князь может нервничать и даже краснеть. Думает небось, мне не видно в темноте. Пусть думает. Приятно ощущать такое трепетное тепло в его душе. Повезло Карну с князем, а князю — с пираткой. Им есть о чем поговорить до утра. А мне есть чем заняться без лишних глаз. Придержав запястье Риннарха, я уложила его тяжелую сонную голову на плащ.

И улыбнулась, повторно уловив чутьем интересное движение, пока вдалеке от нашей поляны. Значит, пора будить брусу.

Девушка легко открыла глаза в ответ на прикосновение моих мыслей. Улыбнулась доверчиво, села, кутаясь в плащ. Провела своей прозрачной рукой по голове, с удивлением ощущая отросшие волосы. Сейчас она плохо осознает, когда этот добрый сон начался и где заканчивается. Обернулась, пристально посмотрела на меня.

— Я Лиаса, — она зажмурилась, лицо дрогнуло. — Скажи сразу, я больше не принадлежу Адепту?

— Ты Говорящая с миром и ты свободна. Можешь вернуться в степь, если хочешь этого. Кстати, я Тиннара, коротко — Тин.

— Нет, — она открыла глаза, ясные, пробудившиеся ото сна. — Ушедшие с караванами Карна не возвращаются. Нас отпевают, как умерших. Мой жених надел траур до осени, затем он выберет себе другую жену. Там знают, что красивых брус в Карне ждет только позор. Он сразу сказал, что готов убить меня, и это было бы лучше. Но тогда взяли бы мою сестру.

— Лис, послушай меня. И прости, я говорю то, что причиняет боль. Если твой жених любит тебя, не забудет и не оттолкнет. Позор — это согласиться быть окаянной и предать степь. Ты так не поступала. — Я подняла руку, прерывая ее возражения. — Вопрос в другом. Любишь ли ты его и нужен ли тебе этот брак.

— Мне? — она пожала плечами. — Да меня об этом даже старейшины не спрашивали.

Таков выбор рода.

— Снавь не принадлежит дому. Ты будешь много ходить по миру, помогать людям. Не сможешь жить прежней жизнью, быть тихой и послушной женой. Да и дома у тебя не будет. Может, долго, а может — никогда. — Я лукаво глянула на нее, вспомнив Риана. — Правда, еще не поздно отказаться от дара. Я усыплю память о пережитом ужасе. Твой молодой муж получит непорочную девицу без единого шрама, с зареванными глазищами и историей о счастливом побеге.

— Так нельзя, — выдохнула она недоверчиво.

— Нельзя что? Забыть мерзавца, растоптавшего твою честь или обмануть драгоценного породистого жениха?

— От мира отвернуться нельзя, я буду снавью и сделаю то, что должна. Разве можно согласиться жить слепой, если хоть минуту была зрячей? И то, что со мной случилось, было. Дело не в позоре, да и не того он сильнее всего хотел. Этот Го еще хуже, он получает удовольствие, ломая людей. Как меня и иных, многих. Всех по-разному, кому что больнее. Я не стану забывать, чтобы такое не случалось с другими. Очень постараюсь, — тихо вздохнула она, вздрагивая. И медленно нехотя продолжила. — Я сохранила рассудок только потому, что человек, который провел меня в покои, дал зелье. От него все сделалось нечетким, будто в мутном тумане.

Сплошное безразличие, даже боль стала слаба, я себя почти не ощущала.

— Раб княжны?

— Эрх. Его все одаренные ждут, потому что мы во дворце не люди, даже хуже рабов.

К клеткам и не подходят, там запах. Эрху я жизнью обязана. Он часто приходил, лекарства носил, одежду, еду. А еще не могу забыть ту девушку, в ночь моего страха. Красивая, знатная, совсем молодая, одета богато. Не рабыня, и сперва все не могла поверить в происходящее. Когда ее ввели в покои, обещали, что будут необычные танцы. Потом двери закрыли, и Адепт все подробно объяснила и показала — кнут, крючья и прочее. Она была в их обычном балахоне, вся укутанная, будто пряталась. Го девушке с улыбкой руку поцеловал да сразу пристегнул к цепи, закрепленной за кольцо в полу, обнял, усадил в кресло и велел смотреть. Княжна из-за спины наклонялась, приглядывала, чтоб глаз не закрывала и не отворачивалась. Брат князя прямо счастлив был и смеялся, когда она стала просить за меня. В ноги упала, плакала. Близнецам покорности добиться надо было, и от нее гораздо более, чем от какой-то жалкой рабыни. Меня даже не стали уродовать сильно, она ведь на все согласилась. Так — кнутом отходили и показали, что еще можно сделать. Она умоляла, унижалась, просила прекратить. Ей смотреть было страшнее, чем мне — корчиться от боли. Княжна сказала, невеста этого монстра.

Требовала от девушки в обмен на отмену очередной пытки с кем-то познакомить, людей рекомендовать, письма написать… Потом меня клеймили при ней и сказали, обе назад вернемся, и я мертвым позавидую, если она хоть слово об этой ночи проронит. Вот только обманули сразу же. Ее отпустили, а меня назад привели, до самого утра оставили, кажется: уже было вовсе безразлично, зелье до конца сознание погасило, — Лиаса судорожно вздохнула. — Мне хоть можно умереть, а ей замуж, видеть его каждый день и улыбаться.