Урсула Ле Гуин - Сказания Земноморья

Новый ученик запросто вычистил курятник, взрыхлил и прополол все грядки с бобами и довольно скоро научился разбираться в «Толкованиях Данемера», а также в «Колдовском напитке Энлада», и рот свой действительно держал на замке. Он слушал. Он слышал все, что говорил ему Далсе, а иногда и гораздо больше: то, о чем Далсе думал. Он делал все, чего Далсе от него требовал, а также то, о чем Далсе даже не подозревал, но что всегда оказывалось очень даже кстати. Талант Молчаливого был куда глубже и шире того, чему мог научить его Далсе, однако же он пришел именно к нему, в Ре Альби, и оба они отлично это понимали.

В те годы Далсе частенько думал об отцах и сыновьях. Сам он когда-то поссорился с отцом, колдуном и золотоискателем, из-за того, что выбрал себе такого учителя. Его отец тогда кричал, что Ард не может быть его учителем, что он больше ему не сын, и потом долго еще носился со своим гневом, да так и умер, не простив Далсе.

Далсе не раз видел, как молодые мужчины плачут от радости, когда у них рождается первенец. Он видел, как бедняки отдают ведьмам весь свой годовой доход, лишь бы пообещали, что у них родится здоровый наследник; видел, как тот или иной богач, касаясь личика своего увешанного золотом сына-первенца, шепчет влюбленно: «Мое бессмертие!» Однако он не раз видел, как отцы до полусмерти избивают своих сыновей, оскорбляют и унижают их, без конца спорят с ними, ненавидя в них… свою собственную смерть! И он видел ответную ненависть в глазах сыновей, угрозу, безжалостное презрение к отцам. И видя все это, Далсе понимал, почему и сам он никогда не стремился примириться с отцом.

Ибо он видел, и не раз, как отец и сын молча и согласно работают в поле с восхода до заката: старик-отец ведет полуослепшего вола, а сын, мужчина средних лет, налегает на плуг с железными лопастями. Когда же они заканчивают работу и начинают собираться домой, старик лишь на мгновение кладет руку на плечо сына, и в этом прикосновении заключена вся его любовь и доверие.

Далсе всегда помнил об этом. Вот и сейчас тоже вспомнил, глядя на склонившееся над старинной книгой смуглое лицо своего ученика, который, устроившись зимним вечером напротив него у очага, был обычно занят либо чтением, либо починкой одежды. И всегда – глаза опущены долу, уста сомкнуты, но душа внемлет.

«Примерно раз в жизни, и то если очень повезет, волшебник находит кого-то, с кем он может говорить по душам». Это сказал Неммерль за день-два до того, как Далсе навсегда покинул Рок, и за год или за два до того, как Неммерль был избран Верховным Магом Земноморья. В Школе он был тогда Мастером Путеводителем и самым добрым из учителей Далсе. «Я думаю, если бы ты остался, Гелет, – сказал он Далсе на прощанье, – мы могли бы иногда беседовать друг с другом».

Некоторое время Далсе просто не знал, что ему ответить. Потом, заикаясь и чувствуя себя виноватым, неблагодарным, но все же не желая уступать, он сказал: «Господин мой, я бы остался, но меня на Гонте работа ждет. Жаль, что мне не удастся поработать здесь, с тобой…»

«Ну что ж, это редкий дар – знать, где именно тебе следует быть, до того, как побываешь во всех прочих местах, где тебе быть вовсе и не следовало бы, – вздохнул Неммерль. – Если хочешь, можешь иногда присылать ко мне в ученики способных мальчиков. Школе нужны ребятишки с Гонта; там очень много одаренных детей. Хотя мне кажется, мы в нашей Школе все-таки что-то упускаем, что-то очень важное, что волшебникам следовало бы знать…»

И Далсе регулярно посылал в Школу учеников; троих или четверых, отличных ребят с различными талантами, он послал к самому Неммерлю; и все-таки тот единственный, которого так ждал Неммерль, пришел и ушел по своей воле, и что они подумали о нем там, на Роке, Далсе известно не было. А Молчаливый, естественно, ничего не рассказывал. Но было ясно, что за два или три года, проведенные в Школе, он узнал столько, сколько некоторые узнают, лишь проучившись лет шесть-семь, а некоторые и вовсе не узнают никогда. Для Молчаливого же обучение в Школе волшебников оказалось просто первичной подготовкой.

– Что же ты сразу ко мне не пришел? – спросил его как-то Далсе. – Поучился бы у меня немного, а уж потом мог бы и на Рок отправиться и там свои знания как следует отполировать.

– Я не хотел, чтобы ты, господин мой, зря тратил на меня свое время.

– А Неммерль знал о твоих дальнейших планах? Что ты хочешь работать со мной?

Молчаливый только головой покачал.

– Между прочим, если бы ты соблаговолил поведать ему об этом, он, возможно, прислал бы мне весточку заранее.

Молчаливый ошарашенно посмотрел на него:

– А что, разве он был твоим другом, господин мой?

Далсе ответил не сразу.

– Он был моим Учителем, – сказал он. – А, возможно, стал бы и другом, если бы я остался на Роке. Но разве у волшебников есть друзья? Не чаще, чем жены или сыновья, по-моему… Однажды, правда, он сказал мне, что волшебнику здорово везет, если он находит человека, с которым мог бы поговорить по душам… Запомни это. Если тебе повезет, то в один прекрасный день тебе придется открыть свой рот и заговорить как следует.

Молчаливый еще ниже наклонил свою кудлатую голову и задумался.

– Если только язык у тебя совсем не заржавеет от молчания, – прибавил Далсе.

– Если ты, господин мой, попросишь, чтобы я заговорил, я заговорю! – Это вырвалось у него с такой искренней готовностью в один миг отказаться от собственных наклонностей и привычек по одной лишь просьбе Далсе, что волшебник не удержался и со смехом заметил:

– Пока что я просил тебя не раскрывать рта. Я и сам говорю более чем достаточно. Можно сказать, за двоих. Ладно, не обращай внимания. Я пошутил. В свое время ты и сам будешь точно знать, что нужно сказать. Это ведь тоже искусство, верно? Что сказать и в какой момент. А остальное – молчание.

Три года юноша спал в доме Далсе на соломенном тюфяке в алькове под маленьким окошком, выходящим на запад. Он старательно учился магическим искусствам и умениям, охотно кормил кур, чистил курятник, доил корову. И однажды предложил Далсе завести коз. Перед этим он целую неделю буквально не раскрывал рта, а осенние эти дни выдались холодными, дождливыми, и он вдруг заговорил:

– Господин мой, мы могли бы держать еще и коз.

Далсе сидел за столом, и перед ним лежала толстенная книга с собранными в ней магическими премудростями, и в этот момент он как раз пытался восстановить одно из могущественных заклятий Акастана, несколько веков назад сильно поврежденное и сделавшееся почти бессильным из-за вредоносных эманаций Фундаура. Далсе уже начал было понимать значение недостающего слова, способного заполнить один из образовавшихся пробелов, и уже почти разгадал его, как вдруг прозвучало это"…мы могли бы держать еще и коз».