Михаил Успенский - Богатыристика Кости Жихарева

– Я старался, – сказал Костя. – Сто пудов старался.

– Не всякий на твоем месте смог бы здесь выжить, – сказал Колобок.

– Ну да, – гордо сказал Костя. – Ребят с мыльного завода тут махом бы опустили: пооттяпали ручки за грабеж. И пошли бы они каликами перехожими. Потому что богатыри, они и сами как бы бандиты, только круче… Но ведь ребята Русь-то реально защищают! Им можно, потому что без них будет еще хуже… А Владимира Святославича теперь уволят за измену? И Людота станет президентом?

– Да кто ж его уволит? Он же былинный. Других князей, кроме него, тут не водится. Негде взять! Кузнецу тоже не дадут сменить профессию. За них будь спокоен! А пришел я вот зачем. Прислала прабабушка твоя, Патрикея Маркидоновна, весточку нерадостну…

– Заболелела? Или дома у меня напряженка? – встревожился Жихарев.

– Бабаня здорова. У родителей порядок, – сказал Колобок. – А вот Малые Улеты в опасности… Хозяин мыльного завода решил на том месте построить для себя палаты белокаменные… Уже всю технику на пароме доставили!

– А стариков куда?

– А стариков твои дружки переселят в старые бараки на Промзоне… У них все справки на руках!

– Надо бате сообщить, – сказал Костя.

– Вот те на, – сказал Колобок. – Бате. А я-то мечтал, что ты тут самостоятельным мужиком стал…

– А, ты вот в каком смысле? – догадался Жихарев. – Хочешь, чтобы я сам разобрался?

– Конечно. Так что давай, заканчивай побыстрей все здешние дела. Я уже обо всем договорился…

Сам тащил-тащил в эти края, а теперь – заканчивай!

– Так, – сказал Костя. – Сначала освободить кузнеца. Ставра пусть сама Василиса из погреба выведет, он сто пудов обрадуется. Вернуть часы и шмотки. А, еще под суд надо сходить! Но… ты же сам говорил, что в той жизни время нас подождет! Куда спешить?

– Время-то подождет, – сказал Колобок. – Только я боюсь даже представить, что скажет мне бабаня. А она скажет: я тебе, дурилка выпечная, доверила недолетка-внучка, а ты вернул мне бородатого мужичка! Подденет меня за бока ухватом – да в печь на переделку!

Костя на всякий случай потрогал подбородок: пожалуй, прав Глобальный! Хоть и жалко, а надо возвращаться…

…Счастлив ласковый князь Владимир! С него все как с гуся вода! Снова сидит он, отмытый, на киевском престоле и суд свой вершит. По бокам стоят телохранители – вернулись, едва узнали, что татары – это наши же переодетые богатыри. И Пермята Васильевич на месте, словно так и надо…

Никакой оправдательной речи Костя говорить не стал. Никаких доказательств у него не было, свидетелей тоже никто не вызывал. Поэтому он просто достал из-за пазухи верный сборник и стал декламировать вслух, стараясь не запинаться:

Жалобнешенько девушка заплакала,Сама-то говорит таково слово:«Ай же ты Пермят сын Васильевич!Сходи-ко во свою во теплую во ложню-ту,А спит-то там Чурилушка, не прохватится».Он сходил во теплую во ложню-ту,Он увидел Чурила-та Пленковича,Заздынул он меч-то выше головы,Срубил он Чуриле буйну голову.Ту-то Чурилушке и славу поют…

Костя ожидал, что и богатыри, и бояре, и честной народ киевский закричат, заголосят, потребуют тщательного расследования, но ничего такого не случилось. Не зря сказал Колобок:

– Люди во все времена безоговорочно доверяли написанному или напечатанному слову. Даже нынче встречаются граждане, которые думают, что в газетах написана правда…

И точно поверили! И стали пальцами показывать на судью: вот злодей, одного молодца смертью загубил, другого вместо себя подставил!

Пермята съежился на своем почетном месте, потом вскочил на ноги и завопил:

– Это не я! Это мне велено было! Я один отвечать не собираюсь! Я всю правду скажу…

Но сказать всю правду он не успел: в тощую грудь старого судейского пса вонзился нож, брошенный княжеским телохранителем.

Собрание ахнуло.

– Извиняюсь я, люди добрые, – сказал Красное Солнышко и прижал руку с тому месту, где у добрых людей бывает сердце. – Да ведь тот Чурилушка убиенный, он ведь был мне да как сын родной. Вот и не стерпел я, сорвалась моя десница карающая… Унесите это отсюдова! А безвинно пострадавшему отроку будет от щедрот моих возмещение…

Костя подошел поближе к престолу и сказал:

– Владимир Святославович! Будьте любезны, верните, пожалуйста, украденные у меня швейцарские часы, одежду, головной убор и обувь! Хотя портки теперь можете себе оставить, у меня Святогоровы есть…

И добавил:

– Западло русскому князю краденое скупать да в паленом шмотье ходить!

Проводы и слезы

– Да, – сказал Илья. – Делать нечего. Если пришла беда на родную землю – все бросай, иди спасай. А я тебе помогу. Пойду Бурушку седлать…

И ушел.

– Как-то неожиданно все, – сказал Костя. – Я ведь никогда еще так надолго из дома не уезжал. А сейчас – и возвращаться надо, и покидать их жалко, привык… Грустно…

– Так всегда бывает, – сказал Колобок. – Ты со всеми богатырями не успел познакомиться. До новгородских молодцев, Садко да Васьки Буслая, не добрался. Не узнал жуткую историю про Михайлу Потыка и его жену-чернокнижницу – первый русский «ужастик»… Очень много былин успели записать, есть где развернуться! Ничего, дома изучишь… А вот как писал ты безграмотно, так и пишешь! – вдруг заорал он. – Никакого прогресса!

– И еще… – сказал Костя. – Я бы хотел… Ну, чем все это должно кончиться? Что со всеми богатырями будет?

– Лучше бы тебе не знать, – сказал Колобок. – Но ты ведь уже большой. Так что бери книгу и читай – время еще терпит…

Куда ушли богатыри

Название у этой былины печальное: «С каких пор перевелись витязи на Святой Руси».

Началось все буднично. Выехали семеро главных богатырей на сказочную Сафат-реку, остановились на распутье, разбили шатер, заночевали. Все как всегда.

Утром раньше всех поднялся Добрыня, умылся студеной водой, утерся тонким полотном и увидел за рекой такой же полотняный шатер. Явно вражеский.

Река не преграда богатырскому коню. Оказался Добрыня на другом берегу, вызвал врага на честный бой. И не повезло Добрыне:

Правая ножка Добрыни ускОльзнула,Правая ручка Добрыни удрОгнула,И валился он на сыру землю.Скакал ему Татарин на белы груди,Порол ему белы груди,Вынимал сердце с печенью.

Конь Добрыни воротился без хозяина…

Настал черед Алеши Поповича вернуть побратиму великий долг, искупить вину свою.