Неуёмная (СИ) - Катхилов Сергей

И на несколько мгновений девушка замерла в нерешительности, ища на странице ещё хотя бы несколько буковок… Но что говорить — произведение было немногословным, и, прочтя буквально три слова, она была вынуждена переворачивать страницу. С чем у клуши-ехидны возникли трудности, потому что делать это приходилось ей на весу.

— И вылосла молковка больсая-пъебольсая!..

— У хозяйки смешной голос, она картавая! Говорит как Никифий в пять ле!..

Она стукнула его корешком книги по уху — и засопела.

— Нитево не могу сделать! У меня язык затолмозэнный! А то натьну слова ковелкать и ты вассе нитево не поймёс! Блин, и где я вассе остановилась? А, тут одна стлотька всего… И вылосла молковка больсая-пъебольсая!..

Слееееедующая страница…

— Пошёл дед молковку лвать!.. — Потянулась к странице… — А, стой! Тут ессё есть! Тянет-потянет — вытассить не мойет!..

Ещё один переворот страницы…

— Эй, Никифий… А Никифий?..

Орк, в это время вынужденный смотреть практически на один лишь её округлый живот — сильно скосил взгляд. И увидел на покрасневшем лице Шаос дурную, ехидную улыбку. Улыбку, не сулящую никому ничего хорошего.

Книга была закрыта и отложена в сторону. Она, быть может, и хотела бы продолжить её читать, из-за чего всё бы выглядело по её мнению ещё "забавнее" — но держать её в одной руке, в это время переворачивая страницы, она не могла. Поэтому девушка положила себе на плечи уже обе освободившиеся лапки и спустила с них бретельки платья, оголяя всё такую же маленькую, но воспалённую грудь.

Щёки её стали ещё краснее, и даже лёгкий тёплый ветерок заставлял ёжиться — всё-таки, она не очень-то любила обнажаться, а Никифий открыл рот, что-то замычал и стал паниковать. Он не понимал, чего хочет от него хозяйка. Не думал, что его мысли могут быть правдой, но тёплая рука девушки зашла за его голову, чтобы придержать за затылок — и слегка нажала, заставляя парня самостоятельно приподнять её и податься в направлении женской г… г-груди? Вроде как, груди… Уж по крайней мере точно — соска. И без каких-либо иных пояснений и намёков — он обхватил его… да не только сам сосок, а захватывая вместе с ним и всю правую её предположительно грудь своим большим ртом, своими буро-фиолетовыми, с зеленцой губами — и с силой втянул в себя воздух…

Дамианка нежно прокряхтела, когда центральный молочный каналец её розового ехидновского сосочка открылся — и из него вышло распиравшее и заставляющее зудеть её плоть молоко. Её лапки засучили по полу, а в груди… не в груди, в плане сисек — а там, глубоко внутри, стало очень и очень тепло. Настолько, что ресницы её покрылись блестящими капельками, и она, откинув голову назад, стала поглаживать сосущего её молоко юношу по безволосому затылку.

— Д-давай, Никифий… Т-там немного, но… — Она вздрогнула, когда клыкастая пасть слегка прихватила её за мягкую плоть в стремлении выжать из неё как можно больше сладковатой питательной жидкости. — Пей всё. Позалуста… Мне не залко!..

Ехидна опять закряхтела, уже не сдерживая своих слёз. И с выдохом — положила свою голову поверх его головы, слушая то, с каким чавкающим звуком он продолжал сосать её уже опустевшую грудь. Влажно причмокивал, тянул её губами — от обширной области вокруг неё и сходясь на самом сосочке. Огромный и неповоротливый, с башкой, чуть ли не с весь её торс — и он сосал её, как какой-то младенец. Сосал молоко из её беременного тела. И не важно от кого. И не важно, что они, вместе с волнением матери, начинали в ней ещё активнее шевелиться, вызывая внутри это липкое чувство.

— Там в длугой ессё есть. Ты только не кусайся…

Полуорк замычал, переходя к другой её груди и оставляя предыдущую: всю обсосанную, покрытую слюной, покрасневшую и опухшую. И со следами его зубов.

— Х-хехе… — И переведя воспалённый взгляд в сторону — девушка зацепилась взглядом за промежуток оголённой кожи на его спине, меж коротким пиджаком и его подвязанными простой бечёвкой штанами. — Вот и пъигодилось молотько, да?..

Её лапка скользнула вдоль живота парнишки — и скрылась за поясом его штанов, нащупывая там…

— А-аунгх… — Прокряхтел полуорк — и слишком сильно, до выступающих синяков стиснул зубами грудь девушки, а она же, кривясь от боли, обернула ладонь вокруг его излившей семя головки, чтобы собрать хотя бы пригоршню этой странно пахнущей жикости — и вытащила её наружу, попутно же теряя ещё несколько этих ценных капель.

А ведь в её фантазиях, она должна была ублажать его рукой, пока он бы сосал её грудь, но совсем позабыла о том, что он — скорострел. Так что довольствоваться ей пришлось уже результатом — и свою сложенную ковшичком лапку, ещё и неуклюже размазывая это по щеке, поднесла ко рту… а потом зажмурилась — и с влажным звуком слизнула, сию же секунду ощущая ответ на данное гадкое действие в виде дурманящего, розового тумана в голове. Непременно розового…

— А-аф… Аф, аф… Н-никифий… — Тепло и вкус горечи распространялись по её телу, усиливая негу грязного удовольствия. — У тебя отень… отень гадкое семя! Гойкое, ф… фу!

В голос кряхтящую девку "потащило" на сторону, взгляд продолжал туманиться, его заволакивали слёзы — но когда равновесие оказалось под неминуемой угрозой — её внимание зацепилось за блестящую белёсой плёнкой ладонь. Это вернуло ей концентрацию, и Шаос, с высунутым языком, наклоняя голову то вправо, то влево, в буквальном же смысле выдыхая влажные облака пара — облизнула её, вкушая мускус Никифия до самой капли. Со всех сторон, между каждого пальца, вычищая каждую на них складочку — и стонала, кряхтела, пока вся эта вязкая серая субстанция не оказалась ею поглощена и заменена прозрачной слюной…

— Никифий… — Она опять легла на него сверху, с шумом выдыхая ещё одно облачко пара. — Хотес мою слюнку слизнуть? У неё навенно ессё твой вкус есть, но моего… моего больсэ!.. Уф… Эй… Никифий?..

Полуорк лишь прокряхтел ей в ответ, продолжая словно бы по привычке обсасывать её грудь. Уже вяло и без больших усилий, причмокивая одними губами…

Он спал. И Шаос, по-доброму улыбнувшись — отёрла руку о платье, перед тем как закрыть глаза самой…

— Спи, спи давай…

А она, быть может, уснёт рядом с ним…

— Никифий? Никифий, сынок! Ты здесь? Пора домой собираться!

Хвост встопорщился аж до боли. Ещё бы чуть-чуть — и, наверное, вообще оторвался бы. И всеми своими силами она выскочила из-под тяжеленной головы орка, чтобы ловко спрятаться в стоге сена!.. Словно невидимый ловец теней!.. Нет, как сама тень!…

Ладно. Не выскочила — не смогла. А ещё промешкалась и испугалась. Но хотя бы одеться успела. Вроде бы успела. По крайней мере, лямки одежды она могла поправлять по любому другому поводу. И поприветствовала мать своего слуги трясущейся ладонью…

— Ой, я не думала, что… — Сказала не самого примечательного вида брюнетка, разве что выглядящая устало и лет на десять старше своих лет, видя перед собой эту… довольно странную картину: своего спящего сына, положившего голову на колени его госпожи (ныне беременной, но… это у неё было часто), и совершающего какие-то странные пассы губами в направлении её груди. — Н-никифий, сынок… пора домой…

Она с нежностью коснулась рукой его плеча, но взгляд же её не мог не цепляться за тонкую ткань на груди девушки, от влажных, слюнявых пятен ставшую серой и просвечивающей её помятыми сосками. И следами зубов на самих грудях…

Орк замычал в ответ что-то невразумительное, поднимаясь настолько неохотно, что его приходилось ставить на ноги буквально через силу, пока Шаос всё так и продолжала пялиться в одну точку и улыбаться глупой улыбкой, одновременно с этим осознавая то, насколько же она глупое и никчёмное создание… В очередной раз это осознавая. И сильно краснея. Очень сильно краснея…

И всё же не это оказалось самым страшным — не то, что мать застукала её за чем-то крайне непристойным со своим сыном, который теперь, когда его наконец-то поставили на ноги, спустил перепачканые штаны и начал отирать их изнутри соломой. Когда по красной от стыда щеке ехидны стекала капля слезы и она всеми известными ей ругательствами крыла свою глупость и шлюховатость — её матка резко сократилась в сильной конвульсии.