Дочь Водяного (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев"

Михаил поблагодарил Ворона, повернулся и стал выглядывать более или менее пологий спуск. Не хватало еще на обратном пути сверзиться и упасть в море-Окиян. Хотя это разом решило бы все проблемы. С другой стороны, он должен донести до родных и Щуки то, что узнал.

Конечно, ответы более туманны, нежели предсказания Дельфийского оракула, но только на первый взгляд. С семечком все вообще очевидно, особенно если не думать о том, что с научной точки зрения совет выглядит нелепицей. В Тонких мирах нарушения законов природы и неевклидовы пространства встречаются на каждом шагу. По поводу деда тоже все более или менее ясно. Сам позвал, самому и расхлебывать. Вот только Михаил как отец совсем не желал сыну тяжкой доли ведуна-кудесника. С другой стороны, шаманская болезнь, если ее не излечить во время посвящения, может привести к самым непредсказуемым последствиям. Оставался только вопрос со Щукой, тут Михаил терялся в догадках. Разве что древняя рыбина знает побольше него и сама поймет.

Размышляя таким образом и стараясь даже не думать о том, где станет искать заветный дуб и смерть хозяина Нави, Михаил начал спуск.

— Ты точно ничего не хотел больше спросить?

Вопрос Ворона Вороновича настиг его если не как выстрел в спину, то точно словно хлесткий и сердитый удар бича. Михаил затормозил, чувствуя, как мир, до этого лишившийся всех красок и словно бы переставший существовать, снова обретает плоть, собираясь, точно паззл, византийская мозаика или картины Врубеля и пуантилистов.

— И откуда вас столько, дураков, берется на мою бедную голову? — задал явно риторический вопрос Ворон Воронович, когда Михаил вновь приблизился к дубу. — Воистину верно говорят, простота хуже воровства. Только где ж взять такого умного, чтобы захотел безо всякой корысти чужую жену вместе с тайгой спасать?

Ворон Воронович дождался, пока Михаил переведет дух, не веря собственным ушам, потом строго поднял правую лапу, грозя когтем, точно указательным пальцем.

— Даю тебе шанс и еще один вопрос. Постарайся хотя бы тут не оплошать.

И вновь у Михаила перехватило дыхание и сердце зашлось, как после изнурительного марш-броска. В голове пятнадцатисантиметровым дюбелем с резьбой засело предостережение Ворона о вопросе, который надо уметь задать. Казалось, чего бы проще? Ради этого не стоило даже учиться писать тексты в разных стилях и заканчивать лучший в стране журфак. Но если спросить, где находится смерть Хозяина Нави, можно получить в ответ известное с детства из сказок «На конце иглы». Узнавать про иголку тоже не имеет смысла. Тут, скорее всего, услышишь историю про яйцо, утку, зайца и сундук, возможно, даже с подробностями этого фантастического бизнес-плана. И с духами, как он уже привык, не посоветуешься. Ни Семаргл, ни эхеле не сумели подняться вслед за ним. Утес Ворона Вороновича, как и все побережье моря-Окияна, гасил его магию.

— Как отыскать дорогу к дубу, на котором Хозяин Нави спрятал свою смерть? — спросил Михаил.

Услышав вопрос, Ворон Воронович снова каркнул, на этот раз, как показалось, разочарованно. Взгляд вещей птицы сделался печальным, если не сказать скорбным, черные перья встопорщились чешуей пластинчатого доспеха. Явно пытаясь решить какую-то сложную дилемму или просчитать все варианты развития событий, чтобы выбрать один наименее пагубный, Ворон расправил закрывшие полнеба, слившиеся с тьмой на горизонте крылья, тяжело сорвался с ветки, сделал над островом круг.

— Дорогу к заклятому дубу, вернее, теневой проекции Мирового древа, которую хозяин Нави сотворил, чтобы спрятать свою смерть, отыскать и в самом деле непросто, но ты преодолел большую часть пути, — сообщил он, тяжело приземляясь обратно на ветку, с которой опали последние листья. — Теперь тебе осталось вернуться на то место, куда тебя привел портал, и следовать вдоль берега, имея по правую руку остров Буян. Там, конечно, горы да обрывы, но как-нибудь справишься. Если что, духи помогут. Увидишь дуб, положи просяное семечко под правое веко. Оно укажетогу и от беды уберечь сумеет. Ты свой вопрос задал, я дал тебе на него ответ.

Ворон Воронович прикрыл глаза и словно стал частью дерева и утеса. Потом и сам утес пропал, а Михаил непостижимым образом снова очутился посреди моря в компании духов на спине Щуки. Хотя он получил ответ на свой вопрос, сердце сжимала тревога, будто туда упал камень, отколовшийся от утеса. Почему Ворон Воронович, нарушив свои же правила и дав ему шанс, так странно отреагировал, когда вопрос про дуб услышал? И что имела в виду Щука, говоря про потерянную иглу?

В любом случае, отступать некуда. В конце пути возле заклятого дуба он сумеет найти ответ.

Прерванная песня

«Посланцы Трех миров, ишь че удумал, затейник, — повторяла Щука, и так и эдак прокручивая в мозгу ответ Ворона и совсем измучив Михаила. — Насмеялся он, кажется, над тобой, простофилей, и надо мной, дурой старой. И про дуб что-то он темнит. Сколько лет плаваю по морю-Окияну, а не видела никакого дуба. Если бы знала, где это проклятое место находится, сама бы тебя туда отвезла».

«Может быть, его с моря не видно?» — предположил Михаил.

«Не знаю, касатик, не знаю, — озабоченно забулькала Щука. — С другой стороны, Иван-царевич его как-то нашел, и не он один, но больше никто оттуда не вернулся. Пропали без вести. Знаешь же сам, мой правнук свою смерть пуще глаза бережет».

Михаил подумал о том, что заключенному в зеркало Хозяину Нави все-таки должно быть непросто сейчас приглядывать за своей смертью. На это уповали дед Овтай и Водяной, на это надеялся и он.

Простившись с Щукой, он отправился вдоль берега, как объяснил Ворон Воронович. Временами дорога обрывалась вдававшимися в море черными скалами, курумами, осыпями или слишком широкими расщелинами. Приходилось огибать, накручивая петли, более прихотливые, чем плетение макраме, или карабкаться по отвесным стенам, вспоминая Балканы и Кавказ. К концу дневного перехода болело все тело, а превратившийся в лохмотья куму не только тянул к земле, но цеплялся за камни или создавал ненужную парусность при подъеме, увеличивая риск падения в бездну.

Увы, Семаргл мог только страховать, а эхеле сделался почти бесплотным. На этом берегу духи силы совсем не имели, а дудочка, которая давала им подпитку, по-прежнему не слушалась. Михаила это, конечно, беспокоило, но он понимал, что отступать уже некуда, и лишь облегченно вздыхал, когда тропа снова выходила на берег или хотя бы среди нагромождения гребней, кряжей и пиков проглядывал кусочек моря и далекий остров Буян.

Выискивая проходимый путь через перевалы, цепляясь за уступы, карабкаясь по склону или прижимаясь всем телом к отвесной стене, Михаил, словно непрекращающуюся барабанную дробь, ощущал биение сердца Мирового Змея. Когда же колебатель земли ворочался во сне или выныривал на поверхность для очередной битвы с солнцем, приходилось искать укрытие, чтобы не угодить под камнепад или разминуться с потоком лавы, извергающейся из кратеров и вытекающей из разломов.

Синюшно-лиловые, как налитые кровью гематомы, пронизанные молниями тучи тогда исторгали пепел, а морскую свежесть сменял удушливый запах серы. Ее же в изобилии содержали встречавшиеся на пути источники, пригодные для купания, но совершенно не предназначенные для питья. Поэтому воду и остатки припасов приходилось экономить и растягивать. Тем более что Михаил даже не мог сказать, когда закончится путь и как он в случае успеха будет выбираться обратно.

Ночь в какой уже раз не принесла отдыха. Едва Михаил смежил веки, земля загудела, низвергая тонны камней и кусков пемзы, в воздухе закружились густые хлопья пепла. Потревоженное Мировым змеем море вело в наступление на берег легионы одетых в свинцовые доспехи, увенчанных шлемами с пышными плюмажами могучих бойцов. На этот раз волна достигала высоты не менее пятнадцати метров, обрушившись на берег с такой сокрушительной силой, что задрожали основания скал.