Вера Огнева - Дети вечного марта. Книга 1
Раз! Два! Тр-р-и! Че-е-т-ы-р-е! Ревела толпа. На пятом шаге камень пошел вниз, увлекая за собой носильщика. Когда тот расцепил руки и поднял голову, стали видны набухшие вены на лбу и шее. Белки глаз покрылись красными прожилками. Его шатало.
Валун был гладкий, серый и прохладный. Шак тронул его рукой и дернулся, как от ожога. Накатило: от него ждали поражения не по тому, что верили, будто колдун. Чужак! Толпа хотела его позора. Желала. Жаждала насладиться чужим провалом. Это желание ознобом разбегалось по коже. Рубашка показалась жесткой как рогожа. Шак сдернул ее, окончательно порвав ветхую одежонку, и бросил под ноги. По коже прошла волна морщинистой дрожи. Он умел выходит на бой и на поединок. Он был воин. Но никогда раньше ему не приходилось бороться с человеческой подлостью. И за кого?! За таких же людей!
Небо с бледными звездочками. Крыши. Слившиеся в одну сплошную белую полосу лица — все отодвинулось. В пальцах появилось знакомое покалывание. Он остался один на один с камнем.
Шаг, два, три… он ничего не чувствовал, не видел, не слышал, не понимал. Он шел. Он делал шаг за шагом и не остановился, даже когда в груди натянулась, готовая вот-вот лопнуть обжигающая, струна. Еще шаг. И еще…
В себя его привел холодный водопад. Шак разлепил веки. Все вокруг подернулось мутной пленкой. В ней плавали звезды и головы людей. Он, получается, лежал. А над ним?
В уши ворвался крик. Орали все. Собрались над рухнувшим конем и вопили, аж земля дрожала. Шак не сразу сообразил, что это его самого колотит. Мысли ворочались в голове, каждая сама по себе. Прошло еще какое-то время, пока он их связал в единое целое. И чуть не застонал. Потерять сознание во время борьбы — несмываемый позор. Но еще дядя Ранг учил: мужчиной надо оставаться и в победе и в поражении.
Преодолевая чудовищную боль во всем теле, Шак начал подниматься. Люди отхлынули. На глаза попалась лысая голова Игора. Куском бересты светилось в темноте лицо Ири.
На том краю базарной площади, шагах в двадцати, лежал валун соперника. На этом, у поваленного забора — камень Шака.
Окончательно конь пришел в себя только на следующий день. С лавки, на которой он лежал был виден, заставленный туесками и кринками стол. Игор и рабы щеголяли в новой одежде. Против него, на такой же лавке сидел, свеся могучие руки между коленей, давешний соперник.
— Дурной ты, — прогудел он, заметив, что Шак открыл глаза. — Молодой, да дурной. Так и надорваться не долго.
— Ты не встречал коня по имени Арп? — Шак бы и рад был подняться, но болело все от макушки до пяток.
— Кто ты такой, что о нем спрашиваешь?
— Я его брат.
— У вас, у вольных, нет братьев, только побратимы.
— И так и так.
— Меня зовут Айрик. Я из рода Красной лошади, — отчеканил старый конь. Молодой спохватился. Первое, что он должен был сделать — причем, сделать еще вчера — это представиться.
— Я из рода Серой лошади. Мое имя Шак.
— А что, война уже кончилась? — прищурился старший.
— Она никогда не кончится, — отозвался младший. Ему стало тошно. Каждому встречному теперь докладывать о своем предательстве?
— Ты больше ни у кого не спрашивал о своем брате? — продолжал выпытывать Айрик.
— У Гарпа, начальника тайной полиции змей!
— Ты побывал в Шагеваре?
— Да.
— Змеи не отпускают пленников. Или ты у них гостил?
— Ага. На галерах. Там для меня отдельная скамья на корме стояла.
— Ты сбежал?!
— Сбежал!
Уши сами прижались к черепу. Как ни измучен был Шак вчерашним запредельным напряжением, готовое вот-вот сорваться обвинение во лжи, заставило собрать остатки сил. Айрик — аллари, он должен понимать, что такие обвинения не прощаются. Зачесались кулаки.
— Хочешь совет? — глухо спросил хозяин.
— Давай, — с вызовом откликнулся гость.
— Поворачивай домой. Погоди! Не кипятись. Полагаешь, я тебе не верю? Еще как верю! Вы там, в диких кланах, сохранили древние умения. Я верю, что ты сбежал. И твой брат тоже.
— Ты видел Арпа?
— Нет, но ходит слух, который оброс уже такими небылицами, что стал похож на сказку, будто молодой конь ушел посреди войны из клана, чтобы найти и вернуть свою похищенную жену. За ним гнались соплеменники. Он их убил. За ним гнались враги. Он их убил. За ним гнались змеи и лягушки. Он их тоже убил. Когда он пришел в герцогство и напал на след жены, выяснилось, что похититель очень могуществен.
— Это ваш правитель?
— Я же тебе говорил: слух превратился в сказку.
— Чем она кончилась?
— Конь убил стражу, забрал жену, и они ушли жить в Невью. Погоди, — остановил Айрик, вскинувшегося Шака. — У этой сказки есть другой конец. Еще говорят, когда конь убил стражу, прибежало целое войско. Они схватили коня. Твой брат пошел на каторгу и там сгинул.
— Этого не может быть!
— Ты опять торопишься. А еще говорят, что он и оттуда сбежал и живет теперь в одном из закрытых городов.
— Я не понимаю.
— Их всего два: Сарагон и Убрейя. Там учат детей могущественных аллари. Даже герцог не имеет над ними власти. Вернее, раньше не имел. Сейчас многое изменилось.
— Что?
— Прежний герцог и его наследник погибли. На престол сел человек.
— Он и убил старого герцога?
— Упаси тебя Чуры, ляпнуть такое при людях! В каждом городке, в каждом большом селе теперь сидит Законный колдун. Герцог их рассовал везде, куда смог дотянуться. Чудес такой посланник, как сам понимаешь, делать не умеет, но за всем следит и докладывает. Под видом, что они искореняют старых колдунов, посланники герцога стали хватать людей прямо на улицах.
— Никто не возмущается?
— Аллари не трогают…пока. А люди, наоборот, орут, что стало больше порядка. Ты сам вчера был свидетелем… По этому я тебе и посоветовал, возвращаться в клан. Брата ты, скорее всего, не найдешь, а голову потеряешь.
— Как, говоришь, называются те два города?
— Убрейя и Сарагон.
— Покажешь, как туда добраться?
* * *Конвой Пелинора проводил телеги до развилки. Одна дорога шла прямо на восток, вторая загибалась к югу.
— А там, — сквозь зубы напутствовал Пелинор, — сами решите, идти в герцогский домен или к моему соседу.
Провожатые пересели на своих коней. Люди молчали. Вчера еще арлекины были гостями их господина. Сегодня все изменилось. Выгоняют, вот. Но особой неприязни никто не выказывал. Молчком размежевались, без прощания разошлись. Люди остались на перекрестье, телеги покатили в ночь.
Шак привычно устроился на облучке. Отдохнувшие в княжеской конюшне лошади, бежали споро. Сзади тихо подсвистывал-подгонял свою пару собака. Девочки не проснулись. Или лежали, делали вид, что спят.
Маленькие, вы мои, — с нежностью подумал Шак, — я вас отсюда обязательно выведу. И покатим мы дальше. Будем жить. Зиму отсидимся где-нибудь. А весной — в новый поход. Пойдем на запад. Если, конечно, оттуда уберутся герцогские войска. А если не уберутся? Останется Аллор… жаль, там арлекины не в чести. К змеям на юго-запад тоже не сунешься. Есть еще северные гольцы. Никто из нас там пока не бывал. Туда заносит только по большой необходимости. Или в Камишер? Санька много хорошего рассказывал о своем княжестве. Будем ловить всяких тварей. Герцогу туда хода нет. Приживемся.
С самого въезда в Пелиноровы владения на душе лежал камень. Нехорошо было. Мрело где-то внутри: тут тебе не чистое поле обломится, а три буерака — первый крутой, второй топкий, третий горячий. Все как по писанному: убегаем, только пятки сверкают. Пару представлений, что ли, дать в попутных селах? Насчет выступлений князь особого распоряжения не давал. Забыл, должно быть. Он нам: "Как посмели?" А мы ему… если даст, слово молвить. Схарчат нас лютые медведики и косточек не останется.
Но не будем о грустном. Будем о… тревожном. Неизвестно, когда Санька вернется из пограничного рейда. Ну, предположим сегодня. Предположим даже, что он первым делом спросит у Пелинора о своих товарищах. А тот в ответ: дескать, уехали два дня назад. Обскандалились, обозвали всех, Саньку — тож, и смылись. Что коту думать? А зачем ему вообще думать, если уже теплая постелька приготовлена, стол ломится, и медвежушка от нетерпения вся розовая, как на иголках сидит. А в недалеком будущем — ого-го! — вровень с князем не каждый блудный кот встать сподобится. Гордись, скажет Пелинор и покровительственно обнимет.
Как все же ловко тогда Санька многоножку поддел. Чувствуется, хватка. И опыт, между прочим, тоже. Побывал парень в передрягах, а на вид кот, котом. Только лохматый.
Эд думает, что Сашка мутант. Мол, в приграничье вырос, нахватался разной дряни, которая через Рубеж прет и пошли у него волосы на голове расти до жуткой лохматости, а когти на руках до того, что и коню не зазорно такого кота стороной обойти. Но Эд забыл, что кот не урожденный камишерец. В речке его выловили! А того мы сразу не сообразили, — Шак от неожиданности дернул вожжами, кони встали, и он чуть не посунулся вниз головой с облучка, — что корзина, в которой Санькина приемная мамка, — дай ей Бог всяческого здоровья, — репу хранит, не могла плыть против течения. Как любит выражаться бродячий аристократ Эд: сие — против законов природы.
