Джон Апдайк - Иствикские ведьмы

— А разве ты не занимаешься недвижимостью? — спросила она Сьюки.

— Да, дорогая. Но это такой ненадежный хлеб. Сотни разведенных женщин бегают по грязи, показывая дома.

— Тебе удалось продать дом Хэллибредам.

— Все так, но у меня даже не убавилось долгов. Теперь я опять влезаю в долги и впадаю в отчаяние. — Сьюки широко улыбнулась, губы выпятились, как две подушки, на которые можно присесть. Она похлопала рядом с собой по дивану. — Чудно. Пойди сюда и присядь около меня. Я чувствую, что ору. Ну и акустика в этом ужасном домишке, не знаю, как она сама себя слышит.

Джейн поднялась на половину лестничного марша, туда, на верхний этаж, где были спальни, и теперь возвращалась со сложенным льняным ручным полотенцем, спрятав в нем какое-то хрупкое сокровище. Ее аура была ослепительно яркого цвета пурпурных сибирских ирисов и от возбуждения пульсировала.

— Прошлой ночью, — сказала она, — я была так расстроена и возмущена всем этим, что не могла уснуть и, в конце концов, встала, натерла все тело аконитом и кремом для рук «Ноксема» и добавила чуть-чуть тонкого серого пепла, который остался, когда ставишь плиту на автоматическую очистку, и слетала в дом Леноксов. Было удивительно! Повылезли все весенние квакши, и чем выше поднимаешься, тем они почему-то слышнее. У Даррила все еще были гости, на стереосистеме на полную мощность звучала карибская музыка, исполняемая на барабанах из тонкой клеенки, на проезжей части стояли машины, я не разобрала чьи. Окно в спальне было приотворено на два пальца, и я осторожно в него проскользнула…

— Джейн, как опасно! — воскликнула Сьюки. — Вдруг бы тебя учуял Нидлноуз! Или Тамкин!

Что касается Тамкина, то Ван Хорн клятвенно заверил их, что под его пушистой шкуркой скрывается дух одного нью-йоркского адвоката восемнадцатого века, растратившего имущество своей фирмы из-за пагубного пристрастия к опиуму (он к нему пристрастился во время приступов ужасных зубных болей и нарывов, которые нередко случались во все века) и, чтобы спасти себя от тюрьмы, а семью от позора, заключившего сделку с темными силами — после его смерти они забрали душу бедняги. Маленький кот может по собственному желанию принимать облик пантеры, хорька или крылатого коня.

— Я обнаружила, что капелька слоновьего слабительного в мази совершенно уничтожает запах, — сказала Джейн, недовольная тем, что ее прервали.

— Продолжай, продолжай, — упрашивала Сьюки. — Ты открыла окно… Думаешь, они спят на той кровати? Как она к этому относится? У него тело такое холодное и влажное под шерстью. Как будто открываешь дверцу холодильника, где что-то протухло.

— Пусть Джейн рассказывает, — сказала Александра материнским тоном.

В последний раз, когда она пыталась летать, ее астральное тело улетело, а физическое осталось лежать в постели, такое маленькое и трогательное, она испытала ужасный приступ стыда в воздухе и вернулась назад в свою тяжеловесную оболочку.

— Я слышала, как внизу веселились, — сказала Джейн. — По-моему, я слышала голос Рея Неффа, он пытался руководить пением. Я нашла ванную комнату, ту, которой пользуется она.

— Откуда ты знаешь? — спросила Сьюки.

— Я теперь знаю ее манеру. Внешне она аккуратная, а на самом деле неряха. Везде разбросаны бумажные носовые платки, перемазанные губной помадой, один из тех картонных кружков, в которых держат пилюли, чтобы не забыть, в какой день принимать, тут же валяются расчески с застрявшими в них длинными волосами. Между прочим, она их красит. Там на раковине стоит целый флакон светлого «Клэрола». И компактная пудра, и румяна, я скорей бы умерла, чем стала всем этим пользоваться. Я ведьма, и знаю это, и хочу выглядеть именно ведьмой.

— Дорогуша, ты красавица, — сказала ей Сьюки. — У тебя волосы цвета воронова крыла. И глаза настоящего орехового цвета. И к тебе пристает загар. Хотела бы я такой иметь. Почему-то никто не принимает всерьез человека с веснушками. Считают, что я забавная, даже когда на душе паршиво.

— А что это у тебя в полотенце? — спросила у Джейн Александра.

— Это его полотенце. Я его украла, — сказала Джейн. Но тонкая монограмма на нем казалась то ли буквой «П», то ли «К». — Послушайте, я порылась в мусорной корзине в ванной комнате под раковиной. — Джейн осторожно развернула розовое ручное полотенце, с паутиной беспорядочно перемешанных обрывков интимных вещей: длинные волосы, снятые с расчески и скатанные в пушистые комки, смятая бумажная салфетка с рыжевато-коричневым пятном в центре, квадрат туалетной бумаги с похожим на вульву отпечатком свеженакрашенных губ, клочок ваты от флакона с пилюлями, красная нитка пластыря «Бэнд-Эйд», обрезки использованной зубной шелковой нити. — Лучше всего, — сказала Джейн, — эти маленькие частички — видите? Посмотрите поближе! Они были в ванне, на дне, и застряли в кольце. Она даже не считает нужным сполоснуть ванну после мытья. Я промокнула ванну полотенцем. Это волоски с ног. Она брила ноги в ванне.

— Ох, здорово, — сказала Сьюки. — Ты ужасная, Джейн. Теперь я буду всегда мыть ванну.

— Как считаешь, этого достаточно? — спросила Джейн Александру. Глаза, которые Сьюки назвала ореховыми, на самом деле были светлее, переливчатые, как янтарь.

— Для чего достаточно? — Но Александра уже знала, она прочла мысли Джейн, и это знание раздражило уязвимое место в чреве Александры, это уязвимое место на днях разболелось, слишком многое в действительности приходилось переваривать.

— Достаточно, чтобы творить чудеса.

— Зачем меня спрашивать? Колдуйте сами и увидите, как это делается.

— Ну, нет, дорогая. Я уже говорила, у нас нет твоего — как бы это сказать — подхода: к самым глубинам. Сьюки и я как булавки и иголки, можем колоть и царапать, только и всего.

Александра повернулась к Сьюки:

— Что вы решили?

Сьюки попыталась, несмотря на изрядную дозу выпитого виски, изобразить работу мысли; верхняя губа прелестно выпятилась над слегка выступающими зубами.

— Джейн и я говорили об этом по телефону, немного. Мы действительно хотим, чтобы ты тоже участвовала. Мы хотим. Это должно быть единодушно, как при голосовании. Знаешь, я сама прошлой осенью немного поколдовала, чтобы ты и Даррил были вместе, и это до какой-то степени сработало. Но только до какой-то степени. Честно сказать, дорогая, думаю, мои чары слабеют. Все кажется скучным и однообразным. Я посмотрела вчера на Даррила, и он выглядит, как побитый, — думаю, боится.

— Тогда почему бы не отдать его Дженни?

— Нет, — вставила Джейн. — Нельзя. Она украла его. Она одурачила нас всех.

Ее протяжные «с» звучали, как смолистый запах, в длинной, безобразной, ободранной комнате. По маленьким лестничным пролетам спускался в кухню и поднимался в спальни отдаленный бормочущий звук, означавший, что дети Джейн поглощены телевизором. Где-то произошло еще одно убийство по политическим мотивам. Президент выступал только по официальным поводам. Число трупов росло, но также удавалось глубже проникнуть в тыл противника.

Александра все еще сидела, повернувшись к Сьюки, в надежде, что ее освободят от этой угрожающей неизбежности.

— Так значит, это ты наколдовала, чтобы мы с Даррилом были вместе в тот день во время прилива? Он не сам увлекся мною?

— Конечно, дорогая, — сказала Сьюки, пожав плечами. — Во всяком случае, кто знает? Я взяла зеленый садовый шнур, чтобы связать вас двоих, и проверила его на следующий день под кроватью, а крысы все обглодали, может, из-за соли, что была у меня на руках.

— Не очень-то красиво, — сказала Джейн, обращаясь к Сьюки, — когда ты знала, что я сама хотела его.

Для Сьюки наступила подходящая минута сообщить, что она больше любила Александру, чем Джейн, но вместо этого она сказала:

— Мы все хотели, но я решила, что ты можешь сама получить то, что пожелаешь. Так и получилось. Вы все время были вместе, попусту тратили время, музицировали, если тебе нравится так это называть.

Александра почувствовала себя уязвленной.

— Черт подери. Давайте это сделаем.

Казалось, проще простого, очистить на земле еще один крошечный карман от бесконечной грязи.

Стараясь ничего не касаться руками, чтобы туда не попали их собственные частички — соль и жир с кожи, какая-нибудь из множества их собственных бактерий, — все три ведьмы стряхнули бумажный носовой платок и кусок туалетной бумаги, и длинные белокурые волоски, и красную нитку от лейкопластыря, и, что самое главное, крошечные обрезки волос с ног, прыгавшие в волокнах полотенца, как живые клещи, в керамическую пепельницу, украденную Джейн в «Бронзовом бочонке» в те дни, когда она ходила туда после репетиций вместе с Неффами. Она добавила туда голубоглазую сахарную головку, которую припрятала во рту тогда, на вечере у Даррила, и зажгла картонной спичкой маленький погребальный костер. Бумага вспыхнула ослепительным оранжевым цветом, волоски с треском горели синим огнем, и запахло паленым, марципановая головка свернулась в пузырящуюся черную каплю. Дым поднялся до потолка и висел, как паутина, на искусственной поверхности, бумажной сухой штукатурке, покрытой грубым слоем краски с песком, имитирующей настоящую штукатурку.