Алексей Герасимов - Мерзкий старикашка

Ну, блин! Нифига себе ларчик просто открывается! Князь-то, оказывается, решил прогнуться, верноподданнические чувства проявить, а мы тут целую спецоперацию устроили, растрясли верхами будущего государя…

Да и кот остался без должного присмотра.

— Эк мы вовремя, — усмехнулся гвардеец, извлек абаз и вручил его стражнику. — Спасибо за новости. Вот, выпей за здоровье нового царя после службы.

— Благодарю вас, Блистательный. Всенепременно!

И куда вредносклочность у мужика пропала? Истину говорят, что бабло всегда побеждает зло!

— Что-то, я погляжу, не слишком-то сильно князя Штарпена в городском гарнизоне и жалуют, — слова «Чего же Латмур его так опасается?» мной произнесены не были, но подразумевались.

— А пехоте-то его за что любить? — пожал плечами Вака, поравняв свою лошадь с Репкой.

Все ж таки хорошие в столице улицы. Мощеные, широкие — пятеро всадников в ряд запросто проедут, — и с тротуарами. Не все такие, наверняка, даже не половина — особенно, думаю, в Кагеновом посаде, где обитает сплошь голытьба, — но основные проезды вполне себе недурны.

И чисты, что характерно. Еще Лендед, когда строил акведук и городскую канализацию, ввел совершенно драконовские штрафы (сопровождающиеся, кстати, еще и телесными наказаниями) за помои, мусор и испражнения на улице. Лошадки, волы и прочая живность, что по городу передвигаются, гадят конечно — скотине не прикажешь, — но на то есть упомянутые давешним стражником поддев для вьючных, тягловых и верховых животных (балкончик из мешковины под задницей, фактически), да отбывающие трудовую повинность арестанты с метлами и прочим инструментом по благоустройству. Рабы в Ашшории массово как-то не прижились, хотя на юге и западе от нее именно их труд является становым хребтом экономики, а вот административная ответственность деньгами и трудом считается исконно нашим изобретением, хотя на деле — наследие пятого и последнего владычества парсюков, закончившегося почти что двести пятьдесят лет назад.

— Это ведь витязям гарнизона хефе-башкент выдает довольствие и платит жалование без задержки, день в день, а за заслуги, случается, и одаривает из своего кармана, — продолжил Блистательный. — А пехотуре, порой, по два-три месяца ждать приходится. Он выделенные на них от казны деньги отдает в рост, а если кто-то отдавать не хочет, так тех же пехотинцев пообщаться с должником и посылает. Ну и доплачивает им из своей прибыли немного, чтобы не бузили да не жаловались. Так что, любить они его не любят… Но, вообще, бурчат и ругаются скорее по привычке, потому как о том, чтобы он не подкинул немного «за переживания», я ни разу не слыхал. Единственное что, заранее никогда не предупреждает о том, что жалования не будет.

— Стало быть, на штурм царского дворца по его приказу бы пошли? — уточнил я.

— Да кто ж их, одноусых, разберет, что у них в голове? — гвардеец пожал плечами.

Хороший мужик, столичный голова. Душевный. На должности оставлять ни в коем случае нельзя.

Нижний город миновали довольно быстро и без приключений, хотя на улицах напраздновавшихся до положения риз горожан было многовато, и они постоянно норовили под копыта влезть, у витязей в воротах Верхнего города тоже вопросов не вызвали — все трое одеты прилично, сословия не подлого, зачем к людям приставать? — и неторопливо, все в горочку, да в горочку, двинулись к резиденции ашшорских царей, Ежиному гнезду.

В горочку, потому что родные пенаты Лисапета, как и положено любой нормальной крепости, главенствуют над городом. Даже не просто главенствуют — возвышаются, словно афинский Акропль, на вершине пусть и покатой, пускай и невысокой, но вполне себе горы, один склон которой омывает море, а второй — впадающая в него Великая Поо. Помнится, с башен Ежиного гнезда вид открывается шикарный…

Хотя, конечно, именно что крепостью, в прямом смысле этого слова, царское жилище давно не является — скорее дворцово-парковым комплексом за не слишком мощными стенами.

Ну а кого правителю в собственной столице-то боятся?

Лисапету было известно про два входа во дворец: Царские и Провиантские врата — для торжественных и хозяйственных нужд, соответственно, — однако ни к тем, ни к другим мы не поехали. На полпути к главному входу свернули от речной стороны города, поплутали среди стен обиталищ знати (они, оказывается, тоже те еще закутки образовывают), да выбрались к глухой стене дворцовых укреплений почти у самого обрыва в море, где, возле симпатичной квадратной башенки обнаружилась глухая калитка.

— Ну вот и прибыли, ваше высочество, — покуда Ошмуд помогал мне слезать с Репки, Вака быстрым шагом подошел к двери и громко в нее постучал.

Ноль эмоций. Что называется, «приехали»…

Блистательный ругнулся себе под нос, и забарабанил в калитку сильнее, под конец пару раз пнув ее, не иначе для острастки, ногой.

— Заснули вы там что ли?!!

— Чего шумишь? — в калитке открылось окошко. — Кого надо?

Гвардеец из Трех Камней набрал в грудь воздуха, потому покосился на меня и шумно выдохнул.

— Дафдадамин, собака ты бешеная, открывай давай, — только и выговорил он. — Свои.

— Мать моя, морская рыба! — донесся из-за двери удивленный голос. — Вака? Ты чего тут делаешь? Тебя же за царем послали.

Сквозь открытое окошко раздался звук отодвигаемых засовов, и калитка распахнулась нараспашку.

— Ошмуд, о лошадях позаботься, да своих предупреди, — приказал Блистательный, и шагнул внутрь, держа ладонь на рукояти кинжала.

Вслед за ним проследовал и я.

— А это кто с тобой? — подозрительно поинтересовался невысокий молодой мужчина, в изукрашенных крылатыми ежиками чешуйчатых доспехах и синем плаще, с изображением того же чернобыльского чудо-зверя.

— Парень, ты не поверишь, — я с силой хлопнул его ладонью по плечу. — Царь. Во всей, так сказать, его мощи и славе.

— Царь-царь, — кивнул Вака. — А ты чего один на посту?

— А… Э… — я бы охарактеризовал состояние Дафдадамина, переводящего ошарашенный взгляд с меня на своего сослуживца, как технический нокаут.

— Ты бы ответил, — ласково посоветовал я. — Не видишь, человек нервничает?

— Так… Тревожная схема караула — один на виду, напарник с сигнальным рогом наблюдает. Хефе-башкент мутит чего-то, атаки или проникновения опасаемся.

— Тю, а нам одноусый на воротах сказал, что Штарпен ожидает моего прибытия и готовит торжественную встречу, — удивился я.

— Ну, говорить-то они, конечно, могут… — с сомнением протянул страж стратегической калитки, но тут же встрепенулся и добавил: — Ваше величество.