Александр Бушков - Анастасия (сборник)

— Тяжело мне, — сказал он тихо. Он не страдал раздутым самолюбием и потому не боялся обнаружить перед ней слабость. — Я сейчас попал в такое положение, когда начинаешь сомневаться во всем — в высоких чувствах и порывах, в самом добре. Сплошная пелена лжи и подлости…

Лаис внимательно слушала его, положив подбородок на тонкие пальцы. Далеко было ей до Елены Прекрасной, девчонке из квартала гончаров, и выдающимся умом она не блистала, но с ней было надежно и радостно, — еще и потому, что она долго считала Гилла простым подмастерьем кузнеца, а когда узнала правду, ничегошеньки не изменилось. Он знал, что увяз серьезно, они оба это понимали, понимали это и два ее брата — другому бы они давно разбили об голову все свои горшки, а к Гиллу (для них так и оставшемуся учеником кузнеца) относились довольно благосклонно. И все равно он считал, что Лаис не понимает его так, как хотелось бы, — проклятая привычка выдумывать себе сложности в дополнение к тем что и так существуют.

— Но ведь мир не черен, — сказала Лаис.

— А люди? Больно думать, что Елена Прекрасная — изрядная стерва.

— Глупенький мой Гилл, — рассмеялась Лаис. — В чем же тут потрясение? Каждая женщина скажет, что Елена — не более чем стерва. Невозможно похитить женщину, если она этого не хочет.

«Может быть, мы зря боимся, что наши открытия прозвучат громом с ясного неба?» — подумал Гилл. Скорее всего, очень и очень многие не раз и не два задумывались над этой историей, замечали несоответствия, ложь, беззастенчивый подлог. И Майон не предстанет громовержцем — он только соберет в одно целое все смутные сомнения, подозрения, идущие вразрез с официальной историей воспоминания. Но не об этом надо думать, а о том, что убийцы до сих пор неизвестны.

Он сжал пальцы Лаис. И девушка прильнула к нему. Гилл старался не думать сейчас еще об одном оборвавшемся следе — о Пифее, убитом в собственном дворе, и о его доме, перевернутом вверх дном. Не удавалось… Бронзовая ящерка стояла рядом с ним на скамейке (подарок Лаис) - неведомо как попавшее к ее деду изделие мастеров из давным–давно покинутого жителями и полузабытого города Даран. По тамошним поверьям, эта зверюшка приносит удачу.

Тень накрыла его, и Гилл открыл глаза. Перед ним стоял сыщик Эпсилон.

— Я–то думал, что у тебя и тени нет, — проворчал Гилл. — Что–нибудь срочное?

— Да, — сказал Эпсилон. — Прости, но пришлось прийти сюда. Здесь никого?

— Братья вернутся только вечером, — торопливо кивнула Лаис.

— Прекрасно. — Эпсилон выглянул в калитку. — Заходи.

Лаис ойкнула: в калитку, пригнувшись, прошел кентавр, и в крохотном дворике сразу стало тесно. Кентавр огляделся без тени смущения, поклонился и, подогнув ноги, улегся совершенно по–лошадиному. Теперь лица — его и Гилла — оказались на одном уровне.

— Чтобы не заметили с улицы, — пояснил кентавр. — Я большой.

Гилл вопросительно глянул на сыщика Эпсилона, но тот смотрел на Лаис. Гилл, спохватившись, виновато улыбнулся ей и развел руками. Лаис послушно поднялась, ушла в дом, обижаться она и не думала, и Гилла охватил веселый азарт следопыта — этот гость несомненно принес что–то важное.

— Это Даон, — сказал сыщик Эпсилон. — Родственник кентавра Нерра.

— Рад познакомиться, — сказал Гилл. — За вами не следили по пути сюда?

Даон ухмыльнулся.

— Пытались. Но я же наполовину конь. Я подхватил твоего человека и помчался галопом. А те галопом не могли, у них только две ноги.

— Где вы встретились?

— У дома Майона, — сказал Эпсилон. — Ты ведь предоставил мне свободу действий, Гилл. А я рассудил, что если следом за убитыми на берегу придет кто–то еще, он будет справляться о них у Майона, ведь к нему шли.

— А почему же ты решил, — прости, Даон, — что этому Даону можно верить?

— По этому. — Даон поднял руку.

На ней был совершенно такой браслет, как на запястье убитого кентавра. Точно такой, как у микенца.

— Это кое в чем убеждает, — сказал Гилл. — Что ж, Даон, я хотел бы кое–что от тебя узнать. Прости, если я покажусь тебе настроенным недружелюбно, но меня вынуждают обстоятельства: за моей спиной происходит какая–то загадочная возня, которую я не понимаю, хотя обязан понимать. Вдобавок погиб человек, которого я любил и уважал, который был моим учителем. А ты, сдается мне, имеешь к этой возне какое–то отношение, верно?

— Верно, — сказал Даон. — И хотел бы сказать, что и у меня были веские причины не доверять тебе. Но теперь их нет.

— Как же мы друг друга уважаем и любим! — грустно усмехнутся Гилл. Итак. Убийцы твоего родственника и Гераклида забрали у них рукопись Архилоха?

— Да.

— Рукопись несли Майону?

— Да.

— Что же в ней такое, провалиться мне в Аид? — Гилл стиснул в кулаке бронзовую ящерку. — Почему из–за нее гибнут люди? Что там? История жизни Гераклида?

— Полное и правдивое описание жизни Геракла.

— Но для чего вам понадобился Майон? Он собирает материалы о Троянской войне. Война началась после смерти Геракла и никаким боком с ним не связана, это известно каждому ребенку.

— Да ведь одно вытекает из другого, — сказал Даон. — Не Геракл пьяным перебил кентавров, как вам вбивали в голову в школе, а те, кто готовил Троянскую войну. И Геракла убрали они — он им мешал. И стрелы, смазанные кровью гидры, у Геракла украли они. Кое–кто из них еще жив и дорого бы дал, чтобы уничтожить воспоминания о прошлом вместе с их обладателями. Меч теперь — над Тезеем. И чтобы их остановить, нужно предать гласности все, не только Трою.

— Так, — сказал Гилл. — Значит, Нестор Многомудрый, почтенный царь Пилоса, дух и мозг Троянской войны… Значит, рукопись Архилоха уже у них.

— Копия, — поправил Даон. — Убийцы забрали копию, единственную. Оригинал пропал давно, где он — неизвестно.

— Вот теперь многое проясняется, — сказал Гилл. — Ваши с Нерром браслеты, насколько я понимаю, подарены некогда Гераклом вашим родичам и по наследству перешли к вам. Вы хотите помочь Тезею, последнему оставшемуся в живых сподвижнику Геракла. А чтобы придать все гласности, необходим Майон — его известность распространилась и за пределы Афин. Кажется, нет больше недосказанностей и темных мест?

— Есть, дорогой мой, — сказал Даон. — Остались, увы. Тиреней с Нерром несли Майону рукопись Архилоха, а Тезею — стрелы Геракла. Те самые. Последние три, пролежавшие все эти годы в надежном месте. Это страшное оружие, своей силы оно не потеряло, и лучше бы оно хранилось у Тезея, ему мы доверяли и доверяем.

— Это страшная вещь — стрелы Геракла, — сказал тихо сыщик Эпсилон. — Я помню, как ими сожгли ворота Трои и проломили стены. Камень горел. Я до сих пор не пойму, почему их не применили сразу.