Евгений Малинин - Драконья любовь, или Дело полумертвой царевны

И снова ответа на заданный вопрос не было, хотя Семецкий глядел на нас с надеждой.

Наконец Первецкий махнул рукой и положил конец обсуждению случившегося:

– Ладно, главное все целы! Пятецкий, отнеси Семецкого в дом, пусть отдохнет…

– Чегой-то я отдыхать буду?.. – Пискнул было Семецкий, однако развить тему ему не дали.

– Пусть отдохнет!! – С нажимом повторил Первецкий.

Пятецкий протянул руку, ухватив Семецкого поперек туловища, приподнял его и брезгливо сморщился. Повернув крошечного калеку к себе спиной, он проворчал себе под нос: – Обделался что ли?.. – и потопал в дом.

– А ты, – Первецкий посмотрел мне в лицо, – приходи со своими друзьями прям сейчас вон в тот дом.

И Первецкий ткнул пальцем в сторону единственного двухэтажного домика, стоявшего посреди деревенской поляны.

Я кивнул и поспешил обратно к дому Пятецкого будить ребят.

Однако, они уже проснулись. Когда я вошел в дом, Макаронин сидел у стола и что-то жевал, прихлебывая из большой кружки исходящее паром варево, а Володьша мерил комнату быстрыми шагами, держась обеими руками за голову. Увидев меня, он остановился и в его взгляде возник испуганный вопрос.

– Все в порядке, – попытался я успокоить свою компанию, – сейчас мы пойдем к Первецкому, и он отправит нас в столицу.

Володьша бросил быстрый взгляд в сторону замершего Юрика. Потом снова посмотрел на меня, облизнул губы и проговорил:

– А старший лейтенам мне сказал, что мы вчера вечером… того… Семецкого сожгли…

– Ну, допустим, он сам себя сжег, – улыбнулся я, – так что к нам никаких претензий нет. – И тут же посерьезнел. – Да, Шептун, Пятецкий предлагает тебе остаться здесь, говорит, что тебе у них будет хорошо, так что смотри…

Руки у Володьши медленно опустились, глаза обиженно округлились, и он тихо прошептал:

– Ты что, колдун, прогоняешь меня?..

– С чего ты взял?! – Удивился я. – Захочешь с нами идти, пойдешь с нами, захочешь остаться – оставайся. Выбор за тобой.

Володьша облегченно вздохнул и улыбнулся:

– А я уж испугался, что вы меня здесь оставите!..

– Да ты что!! – Подал голос Юркая Макаронина. – Ты ж теперь у нас друган – не разлей вода!!

В этот момент в комнату вошел Пятецкий и сразу же направился к лавке, на которой стоял умывальный таз, бормоча себе под нос:

– Надо же так обделаться!.. И где теперь для него штаны искать?!

– Как там Семецкий?.. – Спросил я.

Пятецкий обернулся, не переставая полоскать в тазу свои ладони, и пробурчал:

– Нормально… Уже вот на столько подрос, – он развел ладони сантиметров на тридцать, – Едва успел раздеть его и разбинтовать!

– Так Семецкий жив? – Удивился Володтша.

– Живее некуда, – Отозвался Пятецкий, разглядывая свои ладони, – И ругается зараза, ну чистая сорока!

Макаронин вдруг ухмыльнулся и с язвиночкой в голосе произнес:

– Значит, он, падла, притворился, что сгорел!! На испуг нас взять хотел!! Ну-ну!!

– Да ничего он не притворялся! – Отмел необоснованные подозрения Пятецкий. – Сам же вчера видел! Мы его сегодня в яйце нашли, которое в пепле осталось! Да вон колдун сам видел…

– А зачем надо было раздевать его и… э-э-э… разбинтовывать? – Осторожно поинтересовался Володьша.

– Так я ж говорю, растет он, уже вот такой стал, – Пятецкий снова отмерил ладонями тридцать сантиметров, – а холстинка-то не растет, не растягивает и не рвется, вот и пришлось ее срочно сматывать… Да и нет у него никаких переломов, и голова цела!.. Скачет по дому, как ни в чем не бывало… голый!

– Почему голый?.. – Снова удивился Володьша.

– Так на вот такого Семецкого, – ладони Пятецкого в очередной раз разошлись на тридцать сантиметров, – нет одежки! Не пошили еще!!

– Судя по твоим словам, ваш Семецкий скоро станет таким, как прежде, – успокоил я Пятецкого, – так что ничего ему шить не надо!

– Я б ему статью пришил!! – Мстительно прорычал Макаронин. – За самосожжение в общественном месте, в особо наглой форме!

Пятецкий удивленно посмотрел на старшего лейтенанта, но ничего не сказал. Вытерев мокрые руки о лежащий на скамейке рушник, он повернулся к Володьше и добродушно пробасил:

– Слышь, Шептун, может, у нас в деревне останешься?.. Здесь бор вокруг, самая для тебя работа, и ребятам ты понравился – не кичишься, скромно держишься… С твоим талантом, да характером, глядишь, лет через пять в первую десятку войдешь… А в столице… Плохо сейчас в столице вашему брату, совсем плохо!..

Володьша смущенно улыбнулся и покачал головой:

– Спасибо, конечно, за приглашение, но только нам срочно в столицу надо… Дела там у нас серьезные… Может попозже когда… Если примете…

Пятецкий огорченно вздохнул:

– Ну что ж, насильно медом не станешь… Я у тебя котомку пустую видел, дай-ка мне ее.

Володьша быстро юркнул на чердак и спустился оттуда со всеми нашими пожитками. Положив свой мешок и мандорину-низ на стол, он протянул Пятецкому котомку Василисы. Наш хозяин взял котомку и, пробурчав: – Вы собирайтесь, а я щас… – вышел из дома.

А что нам было собираться? Володьша взял в руки свой мешок, мандарину-низ и растерянно оглянувшись, проговорил:

– Я готов!..

Макаронин вылез из-за стола и успокоено-уверенным голосом прогудел:

– И я готов!..

– Ну а уж я тем более готов! – Развел я руки. – Так что подождем Пятецкого и двинем.

Пятецкий появился минут через пять с плотно набитой торбой и большим, оплетенным соломой кувшином. Поставив свою ношу на стол, он негромко, чуть запинаясь, проговорил:

– Неизвестно еще, как там у вас… ну… в этой столице дела пойдут… Так что я вот… собрал вам… на первое время. Тут, – он положил руку на торбу, – перекусить, а тут, – он кивнул на кувшин, – выпить… Это, конечно, не то, что живая вода или ваш… этот… самогон, но все ж таки… Бражка на волчьих ягодах!.. Запрещенная!!

Володьша было потянул руки к кувшину, но Макаронин опередил его. Ухватив и торбу, и кувшин, он авторитетно заявил:

– У тебя, Нюхач, и так поклажа тяжелая, это я понесу!

– Я не Нюхач, я – Шептун!.. – Обиделся сын Егоршин.

– Тем более!! – Веско успокоил его старший лейтенант. – Ты лучше за инструментом своим приглядывай, а то я заметил, он у тебя в небрежении!

Я неодобрительно покачал головой, и оба моих спутника заметили это. Володьша смущенно опустил голову, а Макаронин задрал плечи, всем своим видом показывая, что «он – что, он – ничего…»

– Спасибо тебе Пятецкий и за помощь, и за то, что зла на нас не держишь!.. – Проникновенно обратился я к кряжистому аборигену. – Может еще встретимся, а пока прощай!

И я неожиданно для самого себя поклонился ему в пояс.

Пятецкий вдруг смутился, неловко развел руки и, чуть крякнув, забормотал басом: