Евгений Немец - Корень мандрагоры

– Мы почти на месте, парень! – ликовал Мара.

– Тряси Кислого, я пошел умываться.

Полчаса спустя мы уже были на автовокзале. Кислый ныл, что ему необходимо позавтракать или хотя бы выпить чашку чая, но Мара был непреклонен.

– В Казыгурте позавтракаем. А заодно и пообедаем.

Все сорок минут, пока мы ждали отправления, Мара ходил вокруг нас кругами. Его волнение отчасти передалось и мне. Наше путешествие подходило к финалу, и нам всем не терпе–лось увидеть, куда же мы в конце концов стремились. И потом, когда громыхающий пыльный «ЛАЗ» тащил нас по городу, я не–отрывно смотрел в окно, ожидая, когда пейзаж избавится от кирпично-бетонных построек и зеленых стен искусственных на–саждений, от суеты пешеходов, спешащих на работу, и мельте–шения автомобилей, когда откроется величественный ландшафт западного хребта Тянь-Шаня, хребта с гремящим названием Ка-ратау и его жемчужиной – горой Казыгурт. Город хотелось сдви–нуть в сторону, как надоевшую и раздражающую декорацию, и… заглянуть в глаза Небесных Гор.

Наконец мы оставили позади последний квартал, и автобус, клюнув носом, устремился с холма вниз. Везде, насколько хва–тало глаз, растекалась волнистая долина предгорья. Казалось, что холмы покрыты не травой, а мягкой лоснящейся шерстью, причем каждый первый волосок был зеленым, а второй жел–тым. Эти холмы хотелось потрогать пальцами, погладить, поче–сать за ухом… Да, они напоминали мне спину лошади или, быть может… верблюда?..

Я почувствовал на себе взгляд и оглянулся. Позади меня в левом ряду сидел мужчина лет тридцати пяти и пристально за мной наблюдал. Шорты, ботинки на толстой подошве, рубашка с коротким рукавом цвета хаки, на голове брезентовая пана–ма, на шее недорогой цифровой фотоаппарат и солнцезащит–ные очки на шнурке – европеец.

– Do you like this place? – спросил я его и улыбнулся.

– Yes.

– Me too.

– Good, – ответил он и едва заметно кивнул. В этом его от–вете и в том, как он продолжал меня рассматривать, было что-то отстраненное и даже равнодушное. Мне подумалось, что этот турист – немец. Я отвернулся. Через мгновение я выкинул его из головы.

Автобус, пройдя нижнюю точку спуска, натужно гудя, пошел на подъем. Я оглянулся и долго смотрел на уходящую к северу долину. Местами солнце пробивалось сквозь облака и, прони–зывая толщу густого синего неба, высвечивало на мятом покры–вале долины яркую рябь. Эти пятна желтого света казались пе–ной на гребнях зелено-коричневых волн, а вся долина –застывшим океаном. Что-то в этом было от океаномании Айва–зовского, от мгновенного снимка, статика которого сиюминут–на, а значит, в следующее мгновение долина может ожить и потечь… Я подумал: может быть, это памятник Великому пото–пу? Монумент, занимающий тысячи квадратных километров, в память о тех временах, когда океан начал отступать, и над его поверхностью все выше и величественнее вздымался Казыгурт, а лоцман Ной уже вел свой корабль к этой пристани… Мне вспомнилось, как я стоял у черного окна своей комнаты, за ко–торой хлестал холодный дождь и выл ветер, и думал, что Казах–стан – это страна, где много неба, много простора и много меня самого. Информационная структура моего воображения не лга–ла мне – все именно так и оказалось. Я был рад, что согласил–ся на путешествие.

– У-у-у-х… – тихо выдохнул Кислый.

Мара положил руку мне на плечо, привлекая внимание. Я посмотрел на него, потом проследил за его взглядом. Автобус выполз на вершину холма, вой двигателя немного утих, и нам открылся пейзаж, до этого скрытый холмами. Темно-серая лен–та асфальта уносилась вперед, то обрываясь, то выскакивая из под-земли уже на следующем холме. И прямо по курсу сину–соиды дороги, занимая треть горизонта, лежала гора.

Пожилой казах оглянулся на нас с улыбкой.

– Казыгурт, да, – прокомментировал он с гордостью.

Я кивнул ему и снова вернулся к горе. Она ничего мне не напоминала. В базе данных моей памяти, как сказал бы Мара, не было ни одного образа, который хоть отдаленно можно было бы ассоциировать с этой громадиной. Казалось, какой-нибудь гекатонхейр – сторукий исполин Аида – ударил изнутри кулаком, и земная твердь вспучилась, выдавив в космос небесную синеву. Наверное, поэтому небо над Казы-гуртом такое прозрачное… И еще на вершине горы, словно шапка белоснежного меха, сидело облако… Я смотрел и чув–ствовал, что мне не хватает сердца, чтобы увиденное вобрать в себя целиком.

Чуть позже я вдруг вспомнил про иностранца и оглянулся: немец щелкал гору на свой фотоаппарат и не обращал на нас никакого внимания.

В поселке мы разделились. Мара отправился на поиски ин–формации, мы с Кислым – продуктов. Через три часа мы собра–лись снова, в кафе плотно заправились лагманом с лепешками и, навьюченные как верблюды, прямо через холмы пошли на юго-восток. Мара выяснил у местных следопытов, в каких мес–тах есть ручьи с питьевой водой, и это стало определяющим фактором в выборе маршрута. Туда, куда вел нас Мара, нечего было и думать добраться на автотранспорте. На лошадях и тем более на верблюдах никто из нас никогда верхом не сидел, к тому же в этом случае нам пришлось бы брать с собой провод–ника, который отвел бы назад животных, а Мара не хотел, что–бы кто-нибудь знал, где именно мы остановимся. Так что мы закинули на плечи рюкзаки и, провожаемые внимательными взглядами стариков с коричневыми морщинистыми лицами, по–топали пешком.

Мы шли целый день, изредка делая привалы. Кислый дер–жался молодцом. Будучи в нашей экспедиции самым худым, он тем не менее тащил свой рюкзак с безразличием и спокой–ствием мула. А поскольку в провизию Кислый вложился на треть меньше нас с Марой, объясняя это перманентной бед–ностью, то и рюкзак у него был в полтора раза тяжелее, – он сам предложил такой вариант, на что я охотно согласился. Выбить из него, чертового скупердяя, лишний червонец все равно было невозможно. Мара же свою ношу попросту не за–мечал. Его глаза горели, и только здравый смысл не позволял ему перейти с ходьбы на бег. Но ему все равно приходилось останавливаться, чтобы мы не отстали и не потерялись. Пожа–луй, из всей экспедиции только я обращал внимание на тя–жесть своей ноши.

Всю дорогу Казыгурт оставался по правую руку. После обе–да облако, обнимавшее вершину горы, рассеялось, открыв для обозрения две кривые белые полосы, спускающиеся с верши–ны на четверть горы. Это был снег. Там, у самого неба, цар–ствовала вечная зима… Склоны приобрели бледно-кофейный цвет и покрылись тонкими росчерками черно-зеленых штри–хов, обозначивших линии хребтов или выступы скальной по–роды… Гора менялась каждую минуту, и я не уставал наблю–дать за этой трансформацией и любоваться ею.