Ваши не пляшут (СИ) - Сухов Александр Евгеньевич

— Да ты не стесняйся, братец. — Ага, вот меня уже и братцем величают, а не Вовкой или вовсе несносным мальчишкой. Явное достижение. — Прасковья Григорьевна про твои таланты много чего поведала. А еще я собственными ушами слышала, как ты играл на своем дне рождения… и пел песенки, о существовании коих я раньше и не подозревала.

Спасибо, сестрица, сдала, так сдала, по полной. Теперь мне и деваться-то некуда. А чего скромничать, коль подфартило оказаться в иной реальности. Оно кто-то и скажет, что плохо воровать чужие песни и стихи, но кто меня осудит, если сам не признаюсь. А с совестью я в ладах, то есть угрызений не испытываю. Согласный, буду автором.

— Ну да, пришло как-то на ум, типа Муза осенила. Это после того, как дядька Макар Шепитько много чего порассказал о той давней войне в Корее и Манчжурии. Крепко мы тогда врезали япошкам, но и наших тоже много полегло…

Горький вздох из груди пожилого вояки и прозрачная слеза ненароком скатившаяся по его щеке неожиданно прервали мою вдохновенную речь. Макар Шепитько на самом деле проживает в Бобровке, он действительно в конце прошлого века принимал участие в боевых действиях на территории Северного Китая и Корейском полуострове. Под хмельком любит поведать не всегда правдоподобные байки о той войне всякому желающему, особенно нам, доверчивым и охочим до героических подвигов мальчишкам. Так что с источником информации все четко и конкретно. А насчет поэтического и музыкального талантов, неожиданно проснувшихся в юном отроке, так это к Господу нашему Отцу Небесному. Это они еще не знают, какие я умею шашлыки готовить, и в картишки мастак, и еще множество всяких иных достоинств имею.

Придя в себя Федор Саввич вдруг огорошил меня неожиданным вопросом:

— А сами, Владимир, исполнить можете?

— Дык, можно, конечно. Неплохо было бы, если б инструмент какой нашелся баян, там, гармошка, аккордеон, на худой конец, гитара. Без аккомпанемента может не очень получиться, ибо голос у меня еще не очень уж окреп опосля ломки.

— Ну да, ну да, — пробормотал Гаевой и куда-то умчался. Отсутствовал он недолго, вскоре вновь появился с гитарой в руках, которую протянул мне со словами: — К сожалению, только это.

Гитара оказалась семиструнной, но это не беда. Испросив спичку у хозяина кабинета вывел с её помощью седьмую струну за пределы грифа. Затем перестроил полученную «шестиструнку» на испанский лад. Немного побренчал, чтобы привыкнуть: изобразил соло, взял несколько аккордов, поюзал баррэ. Акустика меня порадовала, звук чистый, громкий, то что надо. Оценив качество инструмента, вдарил по струнам и запел негромко задушевно:

Ночь подошла,

Сумрак на землю лег,

Тонут во мгле пустынные сопки,

Тучей закрыт восток…

К концу исполнения закаленный в кровавых битвах мужчина буквально рыдал навзрыд, не стесняясь собственных слез. Ну что же, я его понимаю. Передо мной реальный свидетель и участник тех событий, о которых повествуют замечательные стихи в сочетании с не менее замечательной мелодией. У самого аж горло перехватило, еле допел до конца.

Тут стоит отметить, что не один Федор Саввич оказался таким чувствительным. У сестрицы Машеньки лазоревые, как весеннее небо, глазенки потемнели и также на мокром месте оказались, и красивый слегка вздернутый носик время от времени хлюпал. А еще, как оказалось, в комнату привалило изрядное количество народа из соседних кабинетов и расположенной на первом этаже типографии.

Бурные аплодисменты, переходящие в овации, меня вовсе не порадовали, поскольку предвещали продолжение концерта, солировать на котором, несложно догадаться, предстояло мне. Так что пришлось Вовке Зубову исполнять песни российских и советских композиторов.

Стоит отдать должное главреду Гаевому. Надолго концерту затянуться он не позволил. Начальственным рыком разогнал народ по рабочим местам. После чего обратился ко мне с весьма заманчивым предложением:

— Владимир… как вас по батюшке величать?

— Прохорович, но это лишнее, Федор Саввич…

— А вот и не лишнее, сейчас, если вы не возражаете, мы заключим с вами Владимир Прохорович договор согласно которому вы передаете нашему издательству эксклюзивные авторские права на песню «На сопках Манчжурии», скажем, за пятьсот рублей. Текст и ноты будут опубликованы в самом ближайшем номере газеты. Помимо означенной суммы гонорара вам будет начисляться двадцать пять процентов от отчислений других изданий, коли те пожелают приобрести текст и ноты столь замечательного произведения. А они, я вас уверяю, пренепременно проявят заинтересованность.

Пять сотен рубликов, как с куста, да еще с перспективой получить дополнительный платеж от других изданий! Ёп-та! Да это же… словами не передать, как здорово!

Повел себя как простой деревенский мальчишка, которому неожиданно подфартило обнаружить в дорожной пыли золотой червонец, только что не запрыгал от радости. Оно, конечно, можно было бы изобразить покерфейс, но присутствующие не поймут.

Не стану подробно останавливаться на подписании договоров и прочих сопутствующих бумаженций. Через час, я вышел на свежий воздух, изрядно взопревши, но отягощенный пачкой пятирублевых купюр в банковской упаковке. Нехилые «бабульки» за три десятка поэтических строф и листок с нарисованным моей рукой с помощью линейки нотным станом и собственно нотами. Редакторы и корректоры приведут все это в божеский вид, и песня, что называется, рванет в народ. Кстати, насчет авторского права, в Российской Империи, как и в прочей Европе с этим очень строго, так что без позволения владельца ни одно издательство не станет безвозмездно заимствовать чужую интеллектуальную собственность.

Маша осталась при своем начальнике. Велела её не дожидаться. Вот я и поскакал к Матвеевым за своим мотоциклом.

Дома за ужином поведал родственникам о случившемся. Утаивать смысла не вижу, Машка непременно растрезвонит родакам, а те уж точно донесут моим. Так что прослыть мутным делягой перед самыми близкими людьми даже мысли не возникло.

— Короче, вот, — закончив свой рассказ, я выложил на стол не распакованную пачку денег, — пятьсот рублей. Мой гонорар за песню и музыку. Вроде как, еще пообещали, но это пока в перспективе и случится ли нет, неизвестно.

У присутствующих за столом глаза на лоб полезли — одно дело услышать рассказ, другое увидеть лежащую на столе сумму квартального дохода нашего семейства со всеми приработками от продажи сельхозпродукции и маминых рукоделий. И ладно б эти деньжищи были заработаны тяжелым физическим трудом. Нет же, за стишок с нотами отвалили. Песня, конечно, замечательная, но чтобы пять сотен… А-ахренеть! В зашоренных определенными условностями крестьянских головах никак не могло наступить понимание того, что деньги иначе как тяжелым физическим трудом заработать очень даже возможно. Нет, кто-то там далеко и может себе подобное позволить, но чтобы обычный сельский мальчишка, непонятно каким образом обучившийся игре на различных инструментах… В специальных медицинских кругах это, вроде как, когнитивным диссонансом называется, то есть, глазами вижу, а в толк никак не возьму.

Матушка опомнилась первой и уже потянулась к пачке, но тут батя вернулся в реальность.

— Прасковьюшка, это не наше, — неожиданно резким тоном заявил кузнец. Отец хоть тот еще подкаблучник, но в определенные моменты жизни вполне способен отстоять собственную правоту даже перед несгибаемым норовом супружницы. — Так что грабки-то не тяни. Вовке через год на учебу подаваться, нехай эти деньги себе оставит, а лучше в банк положит, он у нас таперича взрослый, сам должон собственной башкой соображать. А харчи и прочее он с лихвой отрабатывает ремонтом техники. — Затем, обратив свой бородатый лик ко мне, заулыбался по-доброму. — А ты у нас на самом деле талан, Володь. Даже не ожидал. Дохляк дохляком… был… вечно за мамкиной юбкой прятался. А вдруг, эвон как оно обернулось… Талан! Короче, деньги твои, делай с ими, что хошь, но лучше бы все-таки поберечь на будущее. Жисть в городе нонече дорогая, а голодное брюхо, как известно, к ученью глухо.