Энтони Варенберг - Наследие мертвых

— Конечно, — Конан вовсе не был безусловно уверен в исходе предстоящего сражения, но сейчас считал самым главным поддержать упавшего духом друга. — Вдвоем-то? Двое таких великих воинов, как мы? Знаешь, нам не только в Халоге не было равных, но и во всей Хайбории, вот что я тебе скажу. И потом, ты никакого права не имеешь умирать. Дара ждет тебя. И, может, для тебя это не так важно, но Донал Ог не сомневается в твоих возможностях. Я говорил с ним.

— Ты был в Бельверусе? — понял Тариэль.

— Ну да. Из-за Райбера, — объяснил Конан. — Мне пришлось привезти его с собой. — Он коротко рассказал о своем недолгом путешествии.

— А где ты его теперь-то оставил? — спросил граф.

— С Джахель, — вздохнув, признался он.

— С кем? При чем тут Джахель? Она-то как оказалась в Нумалии, я что-то плохо тебя понимаю…

— Решила составить мне компанию, вот как! Честно говоря, я и сам понимаю не все, но она, как бы точнее выразиться, привязалась ко мне, и…

— Ну и девчонка! — воскликнул Тариэль. — Узнаю свою безудержную дочь! Судя по всему, она в тебя влюблена! А если так…

— Тариэль, я старше нее более чем втрое!

— Не думаю, что это может ее остановить. Я ведь тоже был совсем не парой Даре, однако, такие женщины в последнюю очередь смотрят на мелочи вроде разницы в общественном положении, возраст и прочее. Лет через пять-шесть, если она не передумает, а ты все еще будешь свободен, вполне может статься, что мы породнимся. А? Как думаешь? Если серьезно, Конан, то Джахель самая сильная из всей моей семьи. Да-да, не удивляйся, я всегда это знал.

Так или иначе, невыносимые мысли о Вундворме отступили для Тариэля на второй план, и Конан был рад этому. Что бы их ни ожидало, смертельную опасность лучше встретить достойно, не поддаваясь парализующему страху.

Глава XVIII

Около полуночи князь Гаал сам, лично посетил пленников. Конан угрожающе приподнялся при его появлении.

— Ну как, — словно не заметив этого, проговорил князь, — вы успели обсудить между собой возникшие недоразумения? В таком случае, ты можешь идти, мне совершенно незачем тебя здесь удерживать. И если Тариэль намерен также меня покинуть, то пожалуйста, путь свободен.

— То есть как? — недоверчиво спросил Тариэль.

— Ты еще не утратил желания испытать судьбу? — приподнял бровь Гаал. — А мене показалось, будто ты был вовсе не в восторге от подобной возможности. Но я мог и ошибаться.

Что-то здесь было явно не так. Гаал говорил очень тихо и выглядел странно подавленным. Но вот он бросил случайный взгляд на листы пергамента с рисунками Тариэля, все еще продолжавшие лежать на прежнем месте. Ноздри Гаала гневно раздулись, словно он понял нечто важное, он взял один из листов и принялся внимательно разглядывать изображение.

— Что, страсть к прекрасному сильна всегда? Заберешь с собой или оставишь на память?

— Мне это не нужно.

— Как хочешь… вас обоих проводят до границ Нумалии, но я прошу об одной услуге: никогда, нигде, ни при каких обстоятельствах не упоминать об Ордене. Это не чрезмерно тяжкое условие, верно ведь?

— Было бы верно, пожалуй, если бы не твое слишком невероятное благородство, — проговорил Конан. — Лично я не такой дурак, чтобы поверить, будто ты способен нас вот так запросто отпустить.

— А ты проверь. Или намерен никогда не покидать пределов этой комнаты?

Конан переглянулся с Тариэлем.

— Пойдем, парень.

Они совершенно беспрепятственно достигли выхода из замка, казавшегося сейчас совершенно пустым. Складывалось полное впечатление, будто здесь никого нет, кроме них и Гаала.

— Не нравится мне это, — сказал Конан. — Он что, специально всех слуг отпустил? Тихо, как в могиле. Зато двери открыты все, какие есть, ты заметил? Зачем бы, как думаешь?

У Тариэля никаких соображений на сей счет не возникло. Иное дело, что он, как и варвар, отчетливо ощущал приближение опасности и непрерывно озирался, стремясь не позволить таковой проявиться внезапно. Тем не менее, двое мужчин покинули замок, и никто их не остановил.

…— Иди! — Гаал распахнул последнюю дверь, запертую до этого момента. — Иди, Повелитель. Ты ведь так хотел этой Охоты! Убей их обоих. Убей! Это наша с тобою ночь, и да будет так.

— Берегись! — крикнул Конан, одновременно услышав леденящий душу звук — шуршание стремительного чешуйчатого змеиного тела по аккуратно усыпанной гравием дорожке и обнажая меч.

Тариэль отскочил в сторону, и Вундворм не сумел схватить его с первого же прыжка. Впрочем, виной подобной неповоротливости было то, что гадина оказалась серьезно ранена — разумеется, в тот момент связать это обстоятельство со сделанными Тариэлем набросками на пергамене не смог бы ни Конан, ни он сам.

— Ну, иди сюда, иди ко мне, проклятая кошка, — позвал киммериец, отвлекая Вундворма на себя, так как понимал, что из них двоих вооружен только он, а Тариэлю придется сражаться голыми руками.

Бешено шипя, чудовище устремилось в его сторону, и киммериец нанес удар тем самым мечом, перерубающим сталь. Он мог поклясться, что не промахнулся! Любое живое существо после такого улара обязано было свалиться замертво…

Но не Вундворм, на которого действия Конана не произвели никакого впечатления, разве только разъярив еще больше.

Меч прошел сквозь него, не причинив ни малейшего вреда. А конец чешуйчатого хвоста, свистнув в воздухе, намертво обвил запястье Конана, заставив того разжать пальцы и выпустить оружие, бесполезно отлетевшее в сторону. Хуже того, под тяжестью навалившейся на него туши гадины, которая сбила его с ног, Конан и сам рухнул на землю, увидев прямо над своим лицом жуткую морду с ощеренной пастью и острыми белыми клыками. Когти Вундворма рвали его одежду и плоть, причиняя невыносимую боль и впиваясь так глубоко, что спустя какие-то мгновения киммериец был весь в крови. Но он продолжал яростно сопротивляться, вовсе не собираясь бесславно и покорно отдавать свою жизнь. Увы, его собственные удары для Вундворма не значили ничего.

Тварь была так увлечена своей жертвой, что на второго противника внимания покамест не обращала. Тариэль завладел мечом, рукоять которого еще хранила тепло руки его друга.

— Оставь его! Тебе нужен я, а не он!

Вундворм прекратил рвать тело Конана и обернулся к нему, угрожающе шипя. Их глаза встретились. И тут в сознании Тариэля отчетливо возникло странное видение. Ему казалось, что все происходящее на самом деле нереально, а является лишь сюжетом безумной, жуткой картины; он увидел как бы со стороны и себя, и Вундворма, вспомнил те маленькие изображения, которые набросал, будучи пленником Гаала. Внешнее пространство превратилось в подобие таволы, на которой и разворачивалось действие.