Customer - Убей свои сны

- Хочешь сказать, они тоже вложились в мой мир?

- Каждый из твоей расы вкладывается в твой мир и в твой ум, - убежденно говорит Урд. – Потому у твоего мира есть все – давнее прошлое, крепкое настоящее, далекое будущее. Человеку только кажется, что он освобождается от своей стихии. Но она хитра и водит его на длинном поводке. Ты приходишь искать начало и конец поводка – мы поможем тебе. А ты откроешь нам все настоящее этого мира. Идет?

Я не понимаю, о чем она говорит. Впрочем, норна, говорящая загадками, здесь в порядке вещей. Я киваю своей Неверно Понятой сестре Урд и отмечаю про себя: а ловко они меня развели! Куда ловчее, чем я – Бога Разочарования. Сегодня, похоже, не мой день. Никто не предлагает мне выгодных сделок, зато все чего-то от меня хотят.

* * *

- А ты анархист, однако! – не в первый раз повторяет Гвиллион, слушая мои сбивчивые речи о том, как адские псы с «Адской Чайки» должны действовать, чтоб помочь унылой Дурачковой вселенной ожить и засиять всеми цветами креатива.

Мы сидим в том самом кабаке на центральной площади, в котором я впервые встретил трех дружественных призраков и ел гуся под каким-то несусветным соусом… И я хорошо помню эту, гм, ресторацию – куб-стекляшка с немытыми окнами от пола до потолка, вид не то на улицу, не то с улицы ненадежно прикрывает серый от пыли тюль «в шашечку», за тонконогими пластиковыми столами – тонконогие пластиковые стулья, удобные, точно зубная боль. И прозрачная официантка с репрессансом на голове, предлагающая салатик «Свежесть России» с ухмылкой, наводящей на нехорошие подозрения.

Но вот я здесь – и не узнаю былых интерьеров. Переменилось все. Даже название раньше было, кажется, «У добрых друзей» или «У дяди Как-его-там». А сейчас оно называется «Кабаний взбрык» - и выглядит соответственно. Не стеклянный уродливый барак, притулившийся к стене старинного дома, точно опухоль, а добротная старинная пристройка – видать, бывший каретный сарай. На окнах – портьеры с кистями, над стойкой – голова эпического вепря. Или даже энтелодонта[63]. Стены в деревянных панелях, столы – в свежих скатертях, официант живее всех живых. И кормят свежей дичью, отдающей благородной можжевеловой горечью.

Призраки, войдя в обеденный зал, только что не прослезились. И смотрели на меня так, точно я их любимый сын, всех троих.

- Твоя заслуга, - растроганно заявил Сомелье, обводя зал широко раскинутыми руками, как будто хотел все здесь обнять, включая башку энтелодонта, и прижать к груди.

- Моя? – удивился я.

- Твоя, твоя, не скромничай! – захихикал Вегетарианец, вихрем проносясь вдоль череды столов.

- Вернув к жизни Мэри, ты вернул и многие места, которые твой, гм, предшественник недолюбливал, - умиротворенно вздохнул Обжора.

- То есть он заменял такие вот кабачки стекляшками-пельменными? – поразился я. – Вот долбоеб!

- Именно, парень! Именно это слово, - согласился Сомелье, самый деликатный из всей троицы. – Мы не знаем той реальности, которую он мечтал здесь воссоздать, но она нам никогда не нравилась. И то, что он делал с людьми, нам тоже не нравилось.

- Мы все точно в сон погрузились под его рукой, - признался Обжора. – Не спали, но и не бодрствовали. Самыми живыми здесь были привидения. Мертвяки – народ крепкий. На нас не больно-то повлияешь. А живых купить легко – пообещай им безопасность, стабильность, обеспеченность – и бери голыми руками.

Это было самое настоящее чествование героя. Я пил за троих, ел за троих, глядел, как мои призрачные собутыльники пьянеют, слушал тосты, посвященные неминуемому светлому будущему, сам произносил нечто подобное, и думал: эх, почему я не пошел следом за Мэри Рид? Пиратский быт, конечно, не сахар. Ни отдельной каюты, ни теплого сортира для меня на борту «Адской Чайки» не припасено. Но сидеть в тухлом городе, который едва-едва начинает оживать от Дурачкова мелочного занудства и ждать, пока изменения пойдут в рост… Это было еще горше. Лучше бы мне податься в пираты.

- В море выйти ты всегда успеешь, - философски заметил незаметно подсевший за наш стол бородатый мужчина с сильной проседью в темных волосах. Где же я его видел?

- Мореход? – нерешительно спросил я. – Мореход! Это же ты! Откуда ты взялся?

- Другой бы спросил, где я так долго пропадал, - усмехнулся Мореход. – Ждал, пока ты примешь какое-нибудь решение. Неважно, какое, но свое. Как только великое событие состоялось – вуаля! – я вновь на этой земле. А ты, я вижу, размечтался об адмиральской славе сэра Фрэнсиса Дрейка?

- Скорее уж о корсарской, - вздохнул я. – Чем сидеть в этом городе и толстеть во имя дружбы с привидениями-гурманами…

- А кто тебя здесь держит? Сидеть тут и думать, кого бы убить, тебе ни я, ни Амар не советовала бы.

- Кто ж она такая, эта Амар? – встрепенулся я, вспомнив женщину-осьминога в своем кольце.

- Морская вёльва, - пробудился к жизни Гвиллион, до того бесстрастно слушавший нашу с Мореходом беседу. – Пророчица, колдунья, сама печаль моря. Она меняет судьбы детей стихий, когда они к ней приходят. Открывает им глаза.

- Может, и мне к ней пойти? Пусть вернет мои глаза.

- Если решишься – я тебя отведу. – Голос у Гвиллиона какой-то… нерадостный. Видно, не верит, что мое исцеление вообще возможно. Или?

Я всматриваюсь в лицо огненного духа. Трудно понять выражение на лице каменной статуи, покрытой трещинками незастывшей магмы. То ли грусть на нем, то ли сожаление, то ли надежда…

- А ты ходил к ней? – неожиданно рождается вопрос.

- Ходил. – Гвиллион вздыхает. – Ходил и вернулся.

- Расскажи ему все, - советует Мореход.

И Гвиллион начинает рассказ. О том, как расщепилось сознание у детей стихий. По крайней мере, у некоторых.

С детьми воздуха я уже знаком. Они похожи на счастливое лето после долгого-предолгого учебного года, холодной весны и экзаменационной нервотрепки. Каждый миг, проведенный с ними, омрачен горечью, что этот миг – не бесконечен. Всю радость, на которую способно человеческое тело, извлекают они на поверхность сознания. Организм превращается в бешеный конвейер, поставляющий в мозг все новые и новые заготовки счастья.

Человечество ищет, зовет и ставит силки на детей воздуха от начала времен. Придумывает дурацкие наговоры, уловки, приметы, где встретить и как удержать протекающее меж пальцев насмешливое чадо Дану. Посадить на цепь, запереть в амбаре, оборвать крылья, отобрать амулеты, отгородить от родной среды – и все ради того, чтоб питаться исходящим от пленного фэйри счастьем. Мы – наркоманы счастья и меры потребления не знаем. И оттого, наверное, кажемся вольным племенам Дану жадными недоумками.