Далия Трускиновская - Несусветный эскадрон

Паризьена пожала плечами. Ешка нахмурился.

– Еще ни один цыган в конном строю не погибал, – буркнул он.

– Однако ж придется, – гася улыбку, сурово сказал Сергей Петрович. – Не ждать же, пока они нас тут перестреляют, как куриц. В этом проклятом лесу с лошадьми и укрыться-то негде. Так что одно осталось – как учил Александр Васильевич, вперед!

Как ни тоскливо было в эту минуту эскадрону, а усмехнулись все – видно, Сергей Петрович без имени Александра Васильича и помереть не умел.

– Мундштучь, садись! – приказывал между тем гусар, даже не спрашивая, желает ли эскадрон вместе с ним погибать в безнадежной атаке. А этом-то он как раз почему-то не сомневался.

– Проверьте пистолеты, дети мои! – напомнила Адель Мачу и Ешке. – Уж коли на тот свет, так со свитой!

Сергей Петрович вскочил в седло, разобрал поводья, задумался. Вспомнил он Наташеньку и мысленно попрощался с ней. Паризьена же догадалась об этом, и больно стало ей от мысли, что лишь смерть может она разделить с любимым. Но гордо вскинула голову упрямая француженка – уж тут-то, в лесу, принадлежало ей безраздельное право последней в мире замереть от пронзительного взгляда синих глаз! И сочла она это за главное счастье, подаренное ей судьбой.

Мач не верил, что весь этот бурный денек и впрямь может окончиться смертью. Ему казалось, что даже в самом худшем случае всего-навсего поймают его, приведут в баронскую усадьбу, а там на конюшне получит он немало, но все же через неделю уже будет вполне здоров и бодр…

А в чащобе между тем шла тихая, но бешеная склока.

– Так они же и гибнут за свободу!.. – шипела Тоол-Ава. – Они не хотят попадать в плен – вот, выходит, и гибнут за свободу!..

– Вовсе нет, это они за свою собственную свободу гибнут, это совсем не то!.. – возражала Наар-Ава, поглядывая сквозь ветки на эскадрон.

– За цыганят они гибнут, – заметила Мааса-Ава.

– Ну так и пусть весь этот народишко погибнет поодиночке – и каждый в борьбе за свою личную свободу, пусть! – взвизгнула Виирь-Ава, но крепкая лапа запечатала ей рот.

– Наар-Ава права, – рыкнула Медвежья хозяйка, Поор-Ава. – У каждого – своя личная свобода, а нужно, чтобы эти дураки боролись за общую свободу! И погибли все вместе!

– Так что же, спасать? – изумилась Тоол-Ава. – Мы так старательно их сюда загоняли!..

Военный совет в чащобе продолжался, а Сергей Петрович оглядел свое готовое к бою несусветное воинство и неожиданно вздохнул:

– Ах, жаль, знамени нет! С боевым знаменем и смерть милей.

– Это единственное, что тебя печалит, Серж? – озаренная внезапной мыслью, спросила Паризьена.

– Единственное! – улыбнулся он быстрой своей, ослепительной улыбкой.

– Клянусь пузом святого Гри, будет тебе знамя!

Адель сорвала с головы алый тюрбан, запустила руки в волосы и через миг ее распущенные косы взвихрились и полетели по ветру.

– Вот вам знамя! – рассмеялась Адель. – Труби атаку, Мач, дитя мое! Командира и знамя – вперед!

– Вот не думал, что приму смерть за женщину с такими волосами! – усмехнулся Сергей Петрович, и вдруг замер в седле, как-то озадаченно рассматривая возбужденное лицо Паризьены. Непонятно, что ему померещилось нового в хорошо знакомом лице…

Мач же тем временем поднес кулак к губам и действительно очень похоже протрубил сигнал атаки.

Тряхнул вороными кудрями Ешка, оскалив белейшие зубы.

– Деваться некуда – принимай цыгана, нецыганская смерть! А все моя гордость проклятая… Мне бы убраться подальше, а я?..

И вытащил из ножен саблю.

Адель первая пришпорила Фортуну и уже на скаку вознесла над головой клинок. Сергей Петрович помчался следом. А за ним поскакали Ешка и Мач.

Расстояние между отчаянным эскадроном и ошалевшими от такой наглости пруссаками на поляне все сокращалось, но ни один выстрел пока не прогремел, и вот почему.

Увидев вылетевшую из лесу женщину с распущенной гривой и на гнедой кобыле, кое-кто из черных улан немедленно ее узнал:

– Да это же наша Паризьена!

И другие голоса весело и нестройно подтвердили – да, она самая, дорогая пропажа – Паризьена!

А поскольку многие знали историю с побегом русского гусара, офицер дал вполне резонный приказ:

– Взять шлюху живьем! И прочих – тоже!

Он не сомневался, что имеет дело с вражеской разведкой.

Таким образом эскадрон молча доскакал до вражеских рядов – и тут только пруссаки поняли, что стрелять все же надо было.

Сабля в руке Сергея Петровича казалась невидимой – так лихо дрался гусар, отбиваясь от насевших солдат и успевая отбивать удары, направленные на неопытных бойцов. И Ешка, и Мач дрались бестолково, но отчаянно, к великому изумлению пруссаков, но есть же предел человеческим силам! И выстрелы наконец загремели, и руки бойцов притомились.

Адель оказалась отрезана от эскадрона, ее теснили к обрыву. И вот она оказалась на самом краю.

Казалось, одно оставалось отчаянной маркитантке – пуля в висок из собственного пистолета. И потянулась наконец ее левая рука к седельной кобуре, и взглянула Адель в глубину, чтобы убедиться в невозможности спасения и свой последний взгляд послать уж Сергею Петровичу.

Но вдруг с ее лица отчаяние словно разгулявшейся волной смыло!

Побывавшая под Сарагосой, переходившая Пиренеи маркитантка видывала на своем веку и не такую крутизну. А этот обрыв, действительно страшный для непривычного к горным пейзажам Мача, хотя и глинистый, и скользкий, и эта река, с пологим противоположным берегом и узкой песчаной полосой вдоль берега обрывистого, ее совершенно не испугали.

– Эскадрон! За мной! – крикнула Адель и послала Фортуну вниз.

Эскадрон видел, как метнулось за обрыв его развевающееся знамя. И до того бойцы в этот час друг другу верили, что Ешка и Сергей Петрович, не раздумывая, прорвались к самому краю и, не заглядывая в страшную глубь, послали коней вниз.

А вот Мач замешкался – он боялся-таки обрыва, да и конь его заартачился.

Но с одной стороны конский бок ему оцарапала прусская пуля. А увесистая лапа, что высунулась неожиданно из кустов, крепко треснула его по лоснящемуся крупу с другой стороны.

– Спасайся уж! – услышал Мач недовольный рык. – На этот раз…

И рыжий жеребец тоже кинулся вниз.

Кони, подстегиваемые всадниками, чуть ли не на хвостах ехали, тормозя передними ногами. Адель откинулась назад, и голова ее лежала у самого основания конского хвоста, и пушистые края эскадронного знамени, смешиваясь с хвостом Фортуны, волочились по глине, но не до того ей было.

– За мной! За мной! – кричала Адель и хохотала.