Джеймс Блэйлок - Каменный великан

– Ты Лихой Джек, да? – спросил он, широко раскрыв глаза и наклонив голову к плечу.

Эскаргот вдруг почувствовал желание ответить утвердительно. Безусловно, в данный момент ему хотелось бы быть именно Лихим Джеком. Но подобное заявление привело бы к осложнениям, и потому он помотал головой.

– Я сожалею о случившемся, – слабым голосом проговорил он, жалко улыбаясь. – Я обознался.

Мужчина уставился на него и перестал трястись и стучать зубами.

– Так ты не Лихой Джек?

– Нет, я Эскаргот, капитан дальнего плавания. Я принял вас за гнома. То есть…

– За гнома? – перебил его мужчина. – Ты что, слепой, что ли? Да я на три фута выше любого гнома, какого встречал. Врезать бы тебе как следует. Посмотри на мою трубку! – Он вынул изо рта обломок перекушенного черенка примерно в дюйм длиной.

– Ужасно жаль, – согласился Эскаргот. Снова начался дождь, уже не такой сильный, но непрерывный и затяжной. – Вот… – Он порылся за пазухой и вынул одну из двух оставшихся монет. Он разорялся наполовину в буквальном смысле слова, отдавая монету мужчине, но этого требовали обстоятельства. К тому же Эскаргот чувствовал необходимость проучить себя: теперь он будет знать, как наряжаться разбойником, потрясать пистолетами и выскакивать из-за деревьев, пугая ни в чем не повинных людей. – Вот, возьмите, – сказал он, протягивая монету.

Мужчина взял и склонил голову к плечу, озадаченный еще сильнее прежнего.

– Ты даешь мне деньги?

– Это самое малое, что я могу сделать. Купите себе трубку и щепотку табака. И кружку эля, чтобы согреться. Простите мне мою дурацкую выходку. Это совсем не то, о чем вы подумали.

– Что это такое? – внезапно спросил мужчина, разглядывая монету. – Это не деньги. Шутить изволишь, да? Какого черта ты меня так напугал? – Он презрительно швырнул монету в заросли и подался вперед, явно собираясь спуститься с телеги. – Мне все это надоело, честное слово, – крикнул он, распаляясь гневом. Лошадь отступила на пару шагов назад, словно освобождая место для хозяина. Эскаргот попятился к дубу, с горечью думая о пропаже половины своего состояния.

Мужчина качнулся взад-вперед, перекатываясь с носка на пятку, поплевал на руки и потер ладони с видом человека, намеревающегося приступить к поистине важному делу – к делу, которое прямо касалось носа Эскаргота. Дождь теперь хлестал Эскарготу в лицо. Мутная серая пелена застилала лес. Мужчина вдруг качнулся на пятках и с силой выбросил вперед кулак, пролетевший, впрочем, в футе от цели; разъяренный неудачей, мужчина прыгнул к Эскарготу и нанес следующий удар в пустоту, потеряв при этом равновесие и едва не упав. Страшно сконфуженный, Эскаргот отступил на шаг.

– Я хочу сказать… – начал он, пытаясь взять мужчину за руку.

– Бандит! – выкрикнул мужчина; он устало замахнулся на Эскаргота и замер в такой позе, тяжело дыша. Эскаргот чувствовал себя просто ужасно: бедняга, пытается вернуть утраченное чувство собственного достоинства – и без всякого успеха.

– В этом нет необходимости, дружище. Честное слово. Это ошибка.

– Разумеется. Твоя ошибка. Да я тебе все ребра пересчитаю! – И с этими словами мужчина прыгнул вперед и ткнул Эскаргота кулаком в грудь, оттолкнув на пару шагов назад, а потом вновь принялся наступать на него с видом человека, твердо решившего реабилитироваться в собственных глазах. Он вдруг резко остановился, метнулся в кусты и вернулся с палкой. – Сейчас я тебе покажу! – проорал он, размахивая палкой и придавая своему лицу зловещее выражение. – Ограбить меня хотел! Разбил мою трубку! Теперь мы посмотрим, кто кому что разобьет!

Эскаргот резко повернулся, собираясь броситься к реке. Дело принимало дурной оборот. Мужчина определенно разозлился и не успокоится, пока не добьется своего. Палка просвистела мимо уха Эскаргота.

– Эй! – крикнул он, соскальзывая по крутому склону берега на три фута и хватаясь за куст. Он повернулся, уклонился от мощного бокового удара с дальней дистанции и выхватил из-за пояса пистолет. Казалось, мужчина не обратил на него ни малейшего внимания. Подобрав с земли палку, он медленно наступал на Эскаргота, шевеля губами – словно разговаривая сам с собой. Эскаргот взвел курок и выстрелил в воздух, сморгнув капли дождя с ресниц. Выстрел грохнул, словно пушечный залп, и из дула пистолета с шипением вырвался сноп искр; охваченный ужасом, мужчина выронил палку и бросился к дороге, по которой уносилась прочь его лошадь с пустой телегой, заливаясь неистовым ржанием и поднимая фонтаны воды и грязи; топот лошади и вопли ее хозяина слышались в тумане еще пару минут после того, как оба скрылись из вида.

Тяжело дыша, Эскаргот стоял на крутом склоне, спускающемся к реке. Кто знает, какую историю мужчина расскажет в окрестных деревнях. Эскарготу придется отказаться от плаща и шляпы, это точно. Он выбрался обратно на дорогу и засунул пистолет за пояс, внезапно обнаружив, что не в силах справиться с дрожью в руках. Дождевая вода стекала с полей шляпы непрерывным потоком, и насквозь промокший плащ свисал с плеч, словно Эскаргот добирался от субмарины к берегу вплавь полностью одетый.

В двадцати футах у обочины дороги стояли два дуба, еще более могучие, чем тот, за которым он прятался десять минут назад. В одном зияло огромное дупло. Эскаргот забрался в него, спасаясь от непогоды, и, скрючившись, уселся там, задумчиво глядя на косые струи дождя. Его собственная трубка, благодарение небу, осталась целой, и табак не промок. Через минуту он попыхивал трубкой, наблюдая за дождем сквозь пелену дыма.

Он действительно нагнал страху на мужчину, вот так неожиданно выступив из тумана. Эскаргот потер ладонью подбородок. Он не брился с того дня, как покинул Город-на-Побережье, и зарос весьма внушительной щетиной, придававшей ему вид человека, который запросто может бродить в одиночестве по пустынным лесным дорогам с парой дымящихся пистолетов. Страшно жаль, конечно, что это оказался не гном с Летой. Эскарготу пришло в голову, что в случае неудачи на поприще мореплавания он вполне может попробовать себя в роли разбойника с большой дороги, хотя, конечно, тогда ему придется грабить людей.

Вероятно, этому можно научиться. Или он может грабить только тех, кто заслуживает этого, – богатых помещиков, например, или политиков, или юристов. Но как он будет узнавать, кто есть кто? Допрашивать их сначала? Отпускать, если они честные труженики? Если подумать, его запросто может застрелить какой-нибудь плотник, писатель или фермер, прежде чем он с любезным поклоном отпустит свою жертву. Они же не будут знать, что он не собирался их грабить. Сначала Эскарготу нужно создать себе репутацию, – возможно, издать листовки с сообщением об отчаянном, но благородном разбойнике, с приложенным к ним портретом похожего на него мужчины с грубыми чертами недоброго лица, затененного полями шляпы. Но он, разумеется, не сумеет нарисовать ничего, кроме рожицы типа «точка, точка, запятая» или человечка с головой в форме пирога.