Светлана Крушина - Хроники империи, или История одного императора

Но охватившая царедворцев нервозность быстро прошла, стоило им осознать, что отныне им придется иметь дело с Марком. Никто не сомневался в твердости духа Марка и его способности управлять империей — эти качества он уже доказал ранее. Острый, — хотя и склонный более к делам военным, — ум, крепкая воля, приобретенный на поле боя и в кабинете за письменным столом немалый опыт — все делало Марка прекрасным правителем. Бардену было восемнадцать, когда он самолично возложил на свою голову королевский (тогда еще) венец. Никакого опыта в управлении королевством у него не имелось, однако же он прекрасно справился. Марку, которому в скором времени предстояло принять императорскую корону, исполнилось двадцать восемь, и меньших свершений от него, разумеется, не ждали.

Он и сам знал обо всех своих достоинствах и не собирался приуменьшать их, но до самого дня коронации пребывал в угнетенном состоянии духа. С детства его приучали к мысли, что рано или поздно он встанет во главе империи, и вполне приучили; но никогда он не думал, что произойдет это при жизни отца. Да и кто мог подумать? Барден правил твердой рукой; империя была его созданием, его детищем, и невозможно было представить, что он по доброй воле откажется от нее.

Его отречение сильнее всего обеспокоило, пожалуй, магиков, которые одни оставались в состоянии нервного ожидания. Смена власти особенно серьезно могла сказаться на положении гильдии. До сих пор Марк никак не вмешивался в дела братства Гесинды, но предугадать политику молодого императора в будущем было нелегко. Оставалось надеяться, что он не станет ломать то, что с таким трудом и искусством было построено Барденом и не примется снова распихивать магиков по башням.

Марк и сам толком не знал, что ему делать с магиками. Он предпочел бы и дальше оставаться в стороне от их дел, но это было невозможно. Нельзя было оставлять без контроля такую могучую силу. И в скором времени, как предчувствовал Марк, ему предстояли свести близкое знакомство с неприятными ему и несколько пугающими братьями Гесинды. Сближение должно было облегчить разве то, что гильдию по-прежнему возглавлял Илескар, которого Марк знал с детства и который всегда относился к принцу ласково.

Накануне дня коронации Марк чувствовал себя слишком возбужденным, чтобы лечь спать. Он зашел в детскую лично пожелать близнецам и крошке Мадлене спокойной ночи, поцеловал Эву, которой служанка перед сном расчесывала волосы, и вышел в маленький внутренний парк. Сюда не было доступа из парка большого, подковой огибающего дворец. Было тихо, только журчала вода в фонтане, оформленном в виде каменной чаши. Марк зачерпнул в ладони воды и опустил в нее горящее лицо. И не заметил, как сзади бесшумно возникла высокая тонкая фигура в белом платье, которое призрачно светилось в летних сумерках. Тихий глуховатый голос позвал его по имени.

Марк обернулся и смущенно отпрянул, увидев свою мать, императрицу Туве. Как всегда прямая, с гордо поднятой головой, она строго, без улыбки смотрела на него.

— Матушка, — пробормотал он, целуя ей руку. — Вы не спите?

Трепет, некогда испытываемый Марком перед грозным отцом, как-то незаметно прошел несколько лет назад, когда они стали делить заботы по управлению государством почти на равных; но перед матерью Марк трепетал по-прежнему — что не мешало нежно ее любить. Отец был только жесток и грозен, мать же была прекрасна, холодна и мучительно неприступна. Она никогда не ласкала сына, как ласкала своих малышей Эва; даже в раннем детстве держала его на расстоянии и поощряла обращение к ней на «вы». Увы, тем сильнее Марк любил ее…

— Ты тоже не спишь, — эхом отозвалась Туве и вскользь коснулась прохладной рукой щеки Марка. — Ты взволнован?

— Да, — просто ответил Марк, удивленный и нежданной лаской и тем, что мать снизошла до разговора с ним, что случалось очень редко. Она вообще нечасто говорила.

— Напрасно. Тебе не о чем волноваться, рано или поздно ты должен был стать императором.

— Верно. Но отец так неожиданно…

— Твой отец хорошо сделал, что отказался от власти, — с необычайной порывистостью перебила его Туве. — Он сделал слишком много зла, это не могло продолжаться бесконечно.

— Зла? — удивленно переспросил Марк.

Раньше он не задумывался о том, как относится мать к поступкам отца. Сам он все, что бы ни делал император, воспринимал как нечто само собой подразумевающееся, и никогда — за редким исключением, — не пытался оспаривать его действия и не задумывался над их моральной подоплекой. У императрицы имелось свое мнение, но никогда и ни с кем она не обсуждала его.

— На его совести множество смертей, — продолжала Туве, и ее неподвижное обычно лицо несколько оживилось. Но вспыхнувшие гневом глаза, так же как и слабо искривившиеся губы, отнюдь не красили ее. — И он чуть было не погубил тебя: сколько раз он отправлял тебя на смерть?

— Матушка… — едва выговорил потрясенный Марк непослушными губами. Впервые мать обнаруживала, что испытывает к нему какие-то чувства, что он не безразличен ей.

О том, что некогда Барден и Туве повздорили из-за него, он не знал. Видел только, как растет между ними отчуждение, но приписывал это ослабевавшей любви отца, уставшего от вечного холода и безразличия матери. Все реже император ночевал в своих покоях, все чаще его видели в обществе какой-нибудь молодой дамы — как правило, каждый раз дама была новая. Но Марку, с детства привыкшему видеть отца в окружении любовниц, и в голову не могло придти, что окончательный разрыв произошел из-за него.

Нереально прекрасная в лучах восходящей луны, Туве подошла к сыну, положила тонкие руки ему на плечи и впилась лихорадочно блестящими глазами в взволнованное молодое лицо.

— У твоего отца нет сердца, — прошептала она едва слышно. — Но, слава Двенадцати, ты не такой, как он, хоть у тебя его глаза и его лицо. О, эти глаза! Хотела бы я никогда не видеть их, — и с этими словами она прикрыла своей ладонью его глаза и отвернулась.

Марк словно очнулся от недобрых чар. Отступив на шаг назад, он отвел руки матери от своего лица, сжал их в ладонях и сказал твердо:

— Вам, вероятно, нездоровится, матушка. Пойдемте, я провожу вас.

— Нет, — возразила Туве, высвобождаясь, — подожди, я не договорила. Поклянись, что выполнишь мою просьбу.

— Я слушаю.

— Сначала поклянись.

— Простите, — сказал Марк, — но я не могу дать клятву, которую, может быть, мне придется нарушить.

— Ах, ты так же упрям, как и он! — воскликнула Туве, все сильнее раздражаясь. — Я твоя мать, и ты мог бы меня уважить хотя бы раз в жизни!