Роман Афанасьев - Огнерожденный

– А что это? – насторожился Фарах. – Запретная книга?

– Отнюдь. Это сборник смешных историй. Вот за ней давно охотиться именно Састион. Он стесняется признаться, что ему нужна эта книга. Старший Воспитатель приюта, жрец, как можно. Читать глупости! Но уверяю тебя, Састион наверняка постарается сделать так, чтобы ты либо принес ему книгу, либо переписал ее. На этой его слабости, мы и сыграем.

– А жизнеописания? Чем они интересны?

– О, тут совсем другой разговор. Это действительно уникальная книга. Она не под запретом, нет. Но жрецы устроили настоящую охоту за ее копиями. Они желают, чтобы книга хранилась в единственном экземпляре, в библиотеке Великого Храма Таграма, а все потому, что в ней действительно описаны жизни настоятелей. Причем – без всяких прикрас. Сразу видно, кто был глупцом, кто подлецом, кто невеждой. К слову – многие настоятели были действительно достойными людьми. Но, увы, встречались и отъявленные мерзавцы.

Фарах покачал головой. Да, он вполне мог себе представить, какими именно могли быть настоятели. Еще год назад, он бы возмутился. Как же – настоятели святые люди! Лучшие из жрецов! Но теперь, пообщавшись с этими святыми людьми, покрутившись в городе и научившись держать глаза и уши открытыми, он избавился от детской наивности. Он уже собрался спросить, нет ли в книге жизнеописания нынешних настоятелей, но в этот момент в дверь постучали.

Стук был особым – три раза быстро, потом большая пауза и снова три удара. Подмастерье сообразил, что это заранее условленный сигнал и насторожился. Ламеранос же схватился за голову.

– Ох, старый пень, – прошипел он, вцепившись пальцами в седеющую шевелюру. – Совсем забыл! Всеблагой! Какой я тупица!

Он метнулся было к двери, но тут же остановился и вернулся к Фараху.

– Мальчик мой, прости меня, – сказал он, хватая воспитанника за рукав. – Ты должен уйти. Моя проклятая забывчивость сыграла со мной злую шутку. Ко мне должна прийти знатная дама, для которой я составляю особый гороскоп. Она здесь тайно, никто не должен видеть ее.

– Понимаю, – кивнул Фарах, слышавший множество историй про тайные визиты таграмских дам. – Но как мне уйти?

– К окну! – велел Ламеранос. – За мной!

Он подтащил Фараха, прижимавшего к груди драгоценные книги, к столу и указал рукой на одну из рам.

– Вон та открывается. На себя. За ней – балкон. Сбоку от него большое дерево. Ты без проблем спустишься по нему. Когда я был намного моложе, то легко проделывал такой трюк.

Стук повторился.

– Быстрее, мой мальчик! Прости меня ради Всеблагого! Встретимся в приюте.

Подмастерье быстро сунул книжки в сумку и потянул на себя деревянную раму из четырех стекол. Она заскрипела, неохотно поддалась и вынулась целиком. Подмастерье аккуратно поставил ее на пол, прислонив к стене.

– Удачи, – сказал Ламеранос.

Фарах нырнул в проем и выбрался на балкон. Он услышал, как Ламеранос заголосил "Иду, иду!" и решил, что самое время покинуть дом ученого. Подойдя к ажурным перилам из кованого железа, он взялся за них обеими руками.

Стояла ясная зимняя ночь. На темном небе сияли россыпи звезд. Улица перед домом Ламераноса была погружена во тьму, и лишь вдалеке, у перекрестка, мерцал огонек фонаря. Город спал.

Дерево оказалось не так уж близко от балкона. Но и не слишком далеко – до него вполне можно было допрыгнуть. Если постараться. Подводить ученого нельзя. Никак нельзя. Вздохнув, Фарах перелез через перила, щелкнул пальцами отгоняя ночных демонов, и, оттолкнувшись обеими ногами от балкона, прыгнул в темноту.

Он сильно ударился грудью и коленями о ствол, но успел его обнять, вцепившись в дерево, словно клещ. Некоторое время подмастерье висел, судорожно сжимая руки, и пытался перевести дух. Потом, немного отдышавшись, стал спускаться.

Очутившись на земле, он отряхнулся, вытряс снег из-за шиворота и огляделся. Оказалось, он спустился чуть в стороне от входа, и стражник, присматривающий за подъездом, не мог его видеть. Приободрившись, воспитанник поправил сумку и решительно зашагал в сторону перекрестка, к одинокому фонарю.

Добравшись до угла дома, подмастерье оглянулся, скорее по наитию, чем нарочно. И краем глаза заметил подозрительную тень, метнувшуюся в сторону.

Сердце замерло и пропустило удар. Фарах обмер, чувствуя как ноги становятся мягкими, словно тесто. Воров он не боялся. Пусть. Грендир назвал ему пару имен, при случае ими можно было козырнуть. Но если это не воры…

Фарах закинул сумку за спину и вовсю прыть припустил в темноту, отчаянно петляя, как заяц удирающий от охотничьих собак. Он помнил про Темных Жрецов. Ой, как помнил. И не хотел снова встречаться с ними.

Он бежал по темной улице, оскальзываясь на мокром снегу, и молился Эканасу о спасении, молился истово и с превеликим пылом. Подмастерье хотел жить, очень хотел. В голове билась только одна мысль – если позади полыхнет пламя, то надо кидаться на землю. Носом в снег. А потом – снова бежать.

Но все обошлось. Никто его не преследовал, и воспитанник, мчавшийся быстрее ветра, в момент добрался до университета. Оттуда, уже быстрым шагом, он дошел до приюта. И только очутившись у самых ворот, он решился снова обернуться. Никого. Ни единой души. Ни теней, ни подозрительных прохожих. Улица пуста. Он перевел дух, подхватил с земли горсть снега и вытер разгоряченное лицо. Сразу стало легче. Наважденье отступило, и воспитанник устыдился своей трусости. В самом деле, шарахнулся от подозрительной тени, как ополоумевший длинноухий, только пятки засверкали. Может, то был обычный воришка. Но как же было страшно! Из прошлого вставали темные тени, грозя превратиться в реальность…

Скрипнула калитка и Фарах шарахнулся в сторону. Но это оказался всего лишь Таг. Старый солдат высунулся из приоткрытой калитки и поднял руку с фонарем.

– Ну что, явился? – хмуро осведомился он, услышавший топот Фараха и выглянувший на шум. – Нагулялся, шельмец? Ну, заходи. Састион уже три раза про тебя спрашивал. Загляни к нему.

Фарах, кивнул и вошел в калитку. Напоследок он обернулся и окинул темную улицу пристальным взглядом. Никого. Подмастерье вздохнул и побрел к входу в приют, чувствуя как колотиться сердце.

5

Ночной визит к ученому сделал Фараха знаменитостью приюта. Некоторое время он наслаждался завистливыми взглядами Сасима и Васка. Малышня и вовсе смотрела на него как на героя. Как же – воспитанник, проведший ночь в доме ученого. Причем не самовольно, а каким-то образом получив на то разрешение старшего воспитателя. Как тут не восхититься.

Друзья расспрашивали о том, что он видел у Ламераноса, о чем говорил с ним, что слышал. Фарах делал важное лицо и врал напропалую. Ни о книгах, ни о гороскопах, ни о телескопе он не упоминал. Конечно, Грендиру и Килрасу подмастерье рассказал больше чем другим, но далеко не все. Им он доверял. Это друзья – такие же сиротами, как и он сам. Но все же бывший подмастерье ни слова не сказал и о звездах, ни о книгах, увиденных им в шкафу. Он уже научился держать язык за зубами. Лишнее словцо, ненароком сорвавшееся с языка болтуна, может обернуться дыбой и плахой для говорящего. А то – и для слушающего. Ламеранос доверил ему тайну, пусть на первый взгляд не особо опасную, но все же – тайну. Фарах знал, что она умрет вместе с ним. И, разумеется, подмастерье ничего не сказал Састиону. Ничего сверх необходимого.