Анна Гринь - Княжка-кошка

Но видно страсть и безумие закрывали ему глаза на правду, ясно видную окружающими. Девушка умело играла свою роль, не вкладывая в нее ничего, кроме ожидания скорого величия. Как и любая юная особа, состоящая при его матери фрейлиной, Эрея точно знала, чего хочет. Ей не нужен был муж, которого могла для нее отыскать госпожа, как и не нужна была роль вечной любовницы, а именно это уготовила ей связь с киашьяром. Эрея была молода, но не глупа.

Ее родители не отличались высоким положением, что хоть как-то могло обеспечить девушке достойное будущее. Не было у семьи и денег, чтобы дать дочери хорошее приданое. Эрея их не винила, но и не собиралась прозябать в женах какого-нибудь бедного чиновника или торговца. Младшая из пятерых детей, она всегда хотела жить в роскоши и ни о чем не заботиться. И когда подвернулось предложение стать одной из младших фрейлин королевы, Эрея вылезла из кожи вон, но сделала все, чтобы родители дали на это согласие. А они так не хотели!

В маленьком городке на юге, где жила семья девушки, статус фрейлины даже при королеве не считался почетным и отдавать дочерей в услужение госпоже никому не хотелось. Но Эрея так стремилась в столицу, что готова была даже стать изгоем в семье.

И она добилась своего, сразу ощутив, что выбрала правильный путь. Невероятно красивая, а, главное, знающая об этом, хорошо образованная и воспитанная, Эрея быстро выделилась среди десятков других девушек из небогатых, но благородных семей. Но самым главным достижением она посчитала то, что смогла в выгодном свете представить себя перед госпожой, в считанные месяцы войдя в небольшой круг самых приближенных фрейлин.

Именно это возвышение дало девушке столь желанные привилегии и целую кучу возможностей, которыми Эрея не преминула воспользоваться. Оставаться среди фрейлин ей, естественно, не хотелось, по крайней мере, девушка не собиралась связывать себя с этой должностью дольше, чем того требовала необходимость. Все помыслы Эреи были связаны с богатством. Выросшая почти в нищете, она не могла думать ни о чем другом. В ее виденье деньги давали все то, что она могла желать — уважение, любовь, признание и достойное обрамление природной красоте. Ни один муж не дал бы это ей, не забрав взамен свободу. Тем более — любовник. Хотя Эрее льстило, что именно Рэнд им стал.

Что произошло дальше, легард узнал куда позже, чем следовало. Иногда Рэндаллу даже казалось, что тогда, возможно, он смог бы как-то переубедить девушку. Но подобные мысли приходили одновременно с пониманием, что Эрея действовала достаточно осознанно, а не по принуждению, как он пытался себя убедить.

Никто не питал иллюзий по поводу всеобщей любви к королю, даже сам правитель. Отец Рэнда всегда прекрасно осознавал, что происходит, и именно поэтому предпочитал держать самых сильных врагов как можно ближе. Одного только он не мог предположить: близость к престолу не напугает, а только разгорячит их, вызвав желание как можно быстрее осуществить свои коварные планы.

Среди таких желающих был и один из советников короля. Этот легард всегда умело скрывал свое истинное лицо за маской почтения и уважения. Он ждал любой возможности, любого знака, смотрел внимательно и просчитывал вероятности. И его заинтересовала Эрея. Ни на одну из многочисленных любовниц Кланта, предпочитавшего воспринимать своих фавориток как часть интерьера, советник не смотрел столь пристально, как на эту легарду, занявшую место рядом юным и влюбчивым Рэндом, так не похожим на своего менее эмоционального брата. Безумное увлечение киашьяра могло стать самой лучшей возможностью для плетения интриг.

Всегда умная и прозорливая, девушка, столкнувшись с хитростью советника, давно погрязшего в тонких играх интриг, с легкостью согласилась на все посулы, смакуя ожидаемые выгоды. Желая уберечь себя от обмана со стороны легарда, Эрея даже соблазнила его, надеясь подкрепить заинтересованность еще и увлеченностью. Одного только она не поняла — пытаться обхитрить опытного обманщика было глупо. Советник просто воспользовался предложенным с такой охотой, не испытывая к девушке ни капли расположения.

Сколько продолжалась эта связь-договор никто не знал и мог бы не узнать, если бы Эрея не оказалась настолько самонадеянной, что решила воспользоваться отлучкой Рэнда.

Во сне киашьяру часто виделся тот момент, когда он, обнимая руками цветы, слушал разговор Эреи и советника, перемежающийся тихими вздохами и всхлипами девушки. Легард стоял и слушал, чувствуя, как распадается на части грохочущее в груди сердце. Рэндалл стоял и не верил, с ужасом понимая, как сильно ошибался, каким глупцом был.

Горе раздирало его на части, причиняя страдания, контролировать которые он уже не мог. Легард забыл о предупреждениях учителей и наставников, советовавших не поддаваться слишком сильным эмоциям. Эта необходимость сдерживать себя и сыграла с ним злую шутку.

Рэндалл впал в такое отчаяние, что злость и агрессия захватили его разум, не давая мыслить здраво. Превращение произошло само собой. Как и все то, о чем сейчас вспоминать не хотелось. Вот только снам было все равно на его желания…

Огонь… Пожирающее все и вся пламя. Уносящее яд отвращения, но не боль отчаяния. Проживать это опять Рэнду не хотелось, он был согласен на что угодно, лишь бы не видеть красно-бурого пламени, с наслаждением пробующего на вкус нежное и такое родное тело и лицо.

Он не помнил всего, только вопли Эреи, быстро потонувшие в треске огненных языков, да глаза, светло-голубые, полные раскаяния. Или, может, ему хотелось видеть это?

Он чувствовал себя виноватым в случившемся. Виноватым в том, что не защитил любимую от всего мира и от себя самого. Виноватым в том, что дал волю гневу. Виноватым в том, что оказался глупым мальчишкой, увлеченным существующим лишь в его мыслях образом. И еще много в чем. За столько лет Рэнд придумал огромный список обвинений для себя, не собираясь искать оправдания.

Желая хоть на одну ночь освободиться от застарелой боли, легард неосознанно сжал лежавший под подушкой питир, погружаясь в волны другого видения, принесшего с собой прохладу и свежесть морского бриза.

Картинка сменилась, будто кто-то сдернул полыхающую бешеным огнем простыню с окна, за которым расстилался огражденный с одной стороны скалами песчаный пляж. Тяжелые волны беспрерывно вонзали свои пенные зубья в истертую до пыли гальку, перекатывая мелкие камешки и склизкие плети водорослей под зеленоватой водой.

Солнце яростно выжигало берег, от чего разогретый песок казался белым, искрящимся миллиардами крошечных разноцветных точек. У самой линии прибоя чернели выброшенные на берег панцири морских черепах, сливавшиеся в единое целое с грудой небольших валунов и наваленных пластами высохших водорослей.