Галина Гончарова - Волк по имени Зайка (СИ)

Сразу забыл бы про свою зайчиху!

Я просто восхитительна…

А может,  вернуться в деревню?

Хотя… нет!

Зайка может вернуться тоже — и я опять потеряю любимого! А я не хочу! Райшен должен быть моим! Обязан! Я ведь лучше, я красивее,  сильнее,  я женщина — настоящая! А это соплюха даже поцеловать себя не дает,  нельзя до совершеннолетия!

А ведь скоро она… да,  уже скоро…

И тогда они с Райшеном смогут…

НЕТ!!!

Не отдам!

Он мой и только мой!

Свистнула под когтями тонкая ткань платья… жалость какая! Я что — начала терять контроль над зверем?

Конечно,  нет. Я сильная,  я умная,  я справлюсь! А это — так, мелочи…

Но противные когти никак не хотели убираться на место…

Колин.

Дайрин поджидала меня у выхода из часовни.

— Мой лойрио…

— комнаты готовы?

— Да,  господин… я приготовила для вас комнаты в северной башне.

— Нет.

— Мой лойрио?

— Вы приготовите для меня покои моей матери.

— Н–но… лойрио Ройл…

— Он там живет?

— Н–нет…

— тогда пошла вон и чтобы через час покои были готовы.

Я распоряжался как можно жестче,  чувствуя,  как клокочут в груди непролитые слезы. Таким девкам только разреши… Марго,  спасибо тебе.

А еще… та девушка из леса. Рядом с ней Дайрин — вульгарная девка,  какой и является,  но я мог бы повестись на ее прелести,  мог бы… а теперь нет.

И мамы нет…

Горло перехватывает и безумно хочется кого‑нибудь уничтожить. Разорвать голыми руками и чтобы по пальцам струилась алая кровь.

Не знаю,  что отражается на моем лице,  но Дайрин как‑то смешно всхрюкивает — и быстро скрывается с глаз долой, а я остаюсь стоять…. Больно,  как же больно…

— Колин?

Голос знакомый. Я поворачиваюсь — и натыкаюсь взглядом на ядовито–зеленое платье — и такие же ядовитые и зеленые глаза.

— Лайри Элерия…

— Ишь ты,  помнишь меня, значит?

— Вас,  лайри,  забыть невозможно, — меня чуть отпускает.

Элерия Фарле,  лайри бог весть в каком поколении,  стерва и гадина,  старая болотница, которую тихо ненавидит половина соседей,  а вторая так же тихо обожает.

Отец принадлежал ко второй половине,  мама к первой. Элерия ей не понравилась из‑за грудости и бесцеремонности, а Элерия не терпела мать за глупость и мягкотелость.

Я же…

Я Элерию любил,  как и отец,  понимая,  что под иголками прячется весьма умная женщина,  которой нелегко пришлось в жизни. Муж — пьяница и гуляка,  один из сыновей балбес, правда,  остальные шестеро детей радуют, но она выдержала все и сейчас наслаждается семейным уютом,  а мамы уже нет…

Горло опять перехватывает и перед моими глазами возникает фляжка.

— Один глоток,  не больше.

Я послушно прикладываюсь к горлышку.

Ох, Р–раш!

В горло словно жидкого огня плеснули. Такой мерзости я никогда не пил. Огненная дрянь попадает не в то горло,  я принимаюсь дико,  до слез,  кашлять — и вдруг обнаруживаю,  что слезы текут сами по себе,  те,  которые я так и не смог пролить в храме. а потом Элерия цепко хватает меня за руку и ведет обратно в храм,  только в на этот раз к гробу не подводит.

Мы садимся в углу — и я сползаю на пол и утыкаюсь ей в колени, а старуха гладит меня по волосам и приговаривает что‑то утешительное.

На скамью рядом с ней вспрыгивает моя зайка, и Элерия одной рукой гладит ее,  а второй — меня и приговаривает что‑то ласковое. Проходит не меньше десяти минут,  прежде чем у меня получается успокоиться. Зеленые глаза смотрят насмешливо.

— что,  полегче?

— д–ад…

— Теперь еще нос вытри. Вот так,  умница…

— Вы со мной,  прямо как с маленьким…

— А ты и не старше моих внуков, — Элерия насмешливо–спокойна.

— а чем вы меня напоили?

— Спиртом,  настоянным на хрене,  плюс там еще мед и красный перец. Отличная вещь,  мертвого на ноги поднимет.

— Если умру — напоите?

Я уже даже могу шутить. Или пытаюсь…

Элерия шуток не принимает,  зеленые глаза вмиг становятся серьезными.

— Ройл на это сильно надеется, каждый день молится о твоей смерти. Осознаешь?

— знаю. Но и не приехать не мог.

— Это правильно. Знаешь,  мать твоя,  хоть и не стоило б так — была тряпка тряпкой.

— не надо так…

— А как? Ты учти,  не сможешь этого принять — и дальше разбираться не получится. Она у тебя без опоры жить не могла,  вот только столб ей гнилой попался. Ройл — мразь последняя…

— она это поняла,  но поздно было.

— Да уж. Ларка дурой не была, но и уберечься у нее не получилось.

— Это я виноват…

И получаю сильный подзатыльник.

— Балбес! Ларка ко мне приезжала, где‑то за полгода до смерти. Думаешь,  почему я здесь?

А действительно,  почему?

— Мне бы дня три побыть, да уехать,  а я тут уже шестой день,  Ройлу жилы мотаю. А все потому,  что пообещала…

— Что?

Элерия прищурилась — и пред Колином словно наяву плывет картина.

Две женщины,  одна пожилая,  но не утратившая боевого задора,  в обожаемом ей зеленом. Вторая — родная и любимая,  все бы отдал,  чтобы она жива была. Бледная,  худая,  едва не шатающаяся от ветра,  с синяками на запястье,  которые ловко прячет под одеждой,  но обмануть все равно не получается.

— Лайри Элерия,  я прошу меня простить…

— Считай,  выпросила. Еще что?

— вы моего мужа любили,  я знаю…

— Гарт мне как сын был.

— и он вас тоже любил. И Колина… Лайри Элерия,  ради его памяти!

Женщина сползает на пол,  пытается поцеловать руку,  украшенную изумрудами. Элерия кое‑как возвращает ее на место.

— прекрати сопли распускать. Говори по делу.

— Лайри Элерия,  мой муж… я боюсь,  что он меня убьет.

— Раньше бояться надо было.

— Да… я чудом вырвалась. Он в отъезде,  у него какие‑то дела с островитянами…

— И?

— у меня к вам просьба.

— Ну?

— помогите Колину. Прошу вас…

— Интересно,  чем?

— Сейчас мальчик у моего кузена,  у Филиппа. Но рано или поздно он вернется. Я прошу вас, если меня не станет, расскажите ему обо всем,  что здесь происходило. Вы же все видите,  шила в мешке не спрячешь…