Время жить - 3. Осколки мира. Часть 2 (СИ) - Тарнавский Виктор Вадимович
– Тогда чего же ты...
– Я не могу уйти отсюда, Дилер. Здесь моя служба...
Собеско вдруг задумался. Последние дни он откровенно тяготился своей должностью старшого по бараку. Почти все обитатели бывшего склада были жителями одного небольшого городка в южной Граниде. Они привычно подчинялись своему мэру и начальнику полицейского участка, которые реально заправляли всеми делами, а Собеско чувствовал себя лишним.
Не сложились у него отношения и с первыми лицами лагеря – бригадным генералом Симу Койво и его командой. Все они прибыли в Гордану с первым же судном, не успев увидеть массированных бомбежек и потока беженцев, не прочувствовав хаоса и отчаяния, оставшихся у них за спиной. Рассказ Собеско, вместо воинской части попавшего за океан, казался им неправдоподобным. Не то, чтобы в его словах открыто сомневались, нет, этого не было, но Собеско ощущал, что полностью ему не доверяют.
И все же, будь это несколько лет назад, ему бы и в голову не пришло покинуть опостылевшую должность. Где поставили, там и служи. Но после пяти лет эмиграции, после нескольких экспедиций за спиной, когда вокруг только пустыня, джунгли или горы и никакого начальства, он разучился слепо повиноваться приказам. Почувствовал, так сказать, вкус свободы, разболтался на гражданке...
И правда, ради чего ему сидеть в лагере? Чего и зачем ему здесь ждать? У него – нужная и дефицитная в этой стране профессия, он совсем недавно сам был сотрудником горданской компании. И разве не поможет ему бывший начальник? Конечно же, поможет! Он поймет, у самого оба деда из Граниды...
– Я бы, пожалуй, отправился вместе с вами, – осторожно сказал Собеско. – Только вот...
– Так и знал, что ты согласишься, – с удовольствием кивнул Даксель. – Я тебя тоже записал, в ту же бригаду.
– Шустрый ты, однако, – хмыкнул Собеско. – А что за бригада хоть?
– Строительная, Кен, строительная. Да ты не кривись, не кривись, я тебе объясню сейчас, что там и как...
– Вы, главное, не волнуйтесь так, – убежденно говорил Чир Чолль, стараясь не отставать от широко шагающего Собеско. – Если что, держитесь поближе ко мне. Я о стройке все знаю. Отец в прошлом году дом перестраивал, так я ему во всем помогал.
– Все ты знаешь, – проворчал Собеско. – А Дилер вообще чуть ли не сам стройкой руководил. Один я среди вас неумеха.
– Будто мы большие умехи, – хмыкнул Даксель. – Да не беспокойся ты, действительно. Дом строить нам не поручат. Мы здесь только неквалифицированная рабочая сила.
– Вот-вот. Очень здорово. Из пилотов – в подсобные рабочие на стройке...
– Ну и что? – пожал плечами Даксель. – Тебе, может быть, напомнить, кем до войны был я? Тем более, это ненадолго. Или может... Подумай, еще не поздно переиграть.
– Поздно, – хмуро сказал Собеско. – Поздно мне уже переигрывать. Не обращай внимания, Дилер. Это все от дурного настроения. Когда я зол на весь свет, меня лучше не трогать.
Даксель понял намек и замолчал. Так, в молчании, они прошли бесконечные ряды палаток и оказались на центральной площади, вернее, свободной от палаток площадке примерно сорок метров на двадцать вдоль длинной стены бывшего портового склада.
Стена, ранее темно-серая, стала пестрой из-за сотен мелких клочков бумаги. Возле стены всегда толпился народ, особенно, на закате, когда служащие канцелярии вывешивали простыни пришедших за день запросов из других лагерей. Люди искали родственников, друзей, просто знакомых, даже тех, кого раньше терпеть не могли. В лагере, этом громадном человеческом муравейнике, тяжелее всего было переносить одиночество.
По объявлению на этой стене кого-то разыскала и Лада Вакену. Кого – родственника, сослуживца, бывшего любовника – Собеско не спрашивал. Она ушла ранним утром, тепло попрощавшись и поблагодарив «за все». Ушла, не оглядываясь, и оставила после себя тоскливую пустоту, подействовавшую на Собеско сильнее, чем он ожидал. После ее ухода официальная передача должности старшого по бараку бывшему мэру не вызвала у Собеско ни малейших эмоций.
Здесь же, на площади, обычно паслись и вербовщики, предлагавшие нелегальную работу за пределами лагеря. К некоторому удивлению Собеско, желающих было мало. Одни еще не пришли в себя, других не устраивали условия. Большинство вербовщиков честно не обещали ни постоянной занятости, ни горданского вида на жительство, а предлагаемая ими зарплата была смехотворно низкой по сравнению с ценами лагерного черного рынка. Третьи же – а их тоже было немало – все еще выжидали, надеясь на лучшее.
В лагерях для беженцев не хватало многих вещей – питьевой воды, продовольствия, медикаментов, палаток, но чего всегда было в избытке, так это слухов. Согласно самому распространенному из них, правительство Граниды в обмен на свой золотой запас приобрело у Горданы землю где-то на Дальнем Западе, у подножья хребта Край Мира, и скоро беженцев начнут переправлять туда. По другой, не менее популярной версии, на том же Дальнем Западе сами горданцы дадут каждой семье по участку земли и сельскохозяйственный инвентарь. Многие в лагере всерьез раздумывали, принимать такое предложение или нет. С одной стороны, горданцы, судя по слухам, предоставляли все это бесплатно. С другой – подавляющее большинство беженцев составляли горожане, и перспектива превращения в фермеров их не радовала.
Вербовщиком у Собеско, Дакселя и Чира Чолля был маленький толстый горданец, говорящий по-гранидски свободно, но с полным пренебрежением к правилам грамматики. Он едва сдерживал нетерпение.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать! – вербовщик по очереди ткнул каждого из троих в грудь толстым коротким пальцем. – Наконец-то! Все в сборе! Теперь – пошли! Живо-живо, быстро-быстро!
Вербовщик, по-видимому, действительно спешил, и все дальнейшие процедуры прошли моментально. В канцелярии все они расписались в каком-то документе, написанном на горданском. Как успел заметить Собеско, он был озаглавлен «Контракт» и содержал в себе два десятка пунктов, набранных мелким шрифтом. Затем чиновник горданской иммиграционной службы сверил их имена, сделал какие-то пометки в своих гроссбухах, и отобрал у всех документы, выдав взамен справки на горданском и гранидском языках, подтверждающие, что такой-то вынужденный переселенец временно передан в распоряжение компании такой-то. Названия Собеско так и не разобрал, потому что все справки у них немедленно конфисковал вербовщик. Затем двери наружу отворились, и они оказались на причале – том самом, на который высадились восемь дней тому назад с борта парохода «Капитан Заман».
Дверь за спиной захлопнулась, и Собеско понял: что бы ни случилось в будущем, назад он уже не вернется. С этой частью своей жизни он расставался навсегда и без сожалений.
Они, вероятно, в самом деле были последними. Небольшой пароходик уже проворачивал винты. Едва они успели перебраться гуськом по узким сходням, он отвалил от пристани. Вскоре бухта и лагерь для беженцев остались далеко за кормой. Впереди был открытый океан, а часа через полтора где-то вдали, в облачной дымке, появились очертания пологих холмов континента, а на их фоне – небольшой живописный остров с высокими береговыми утесами.
Кен Собеско равнодушно смотрел, как судно замедляет ход, подходя к острову, матросы быстро и сноровисто спускают с борта штормтрап, а навстречу им скачет по волнам маленький белый катерок. На пароходе находились, по меньшей мере, три сотни человек из лагеря беженцев – добрая дюжина рабочих бригад. При таком раскладе можно было смело положиться на удачу.
Однако удача была в этот день явно не на их стороне. Словно ниоткуда появившийся толстенький вербовщик энергично погнал их к трапу.
– Живо-живо, быстро-быстро! Наша приехала! А ты что ждать? Тебя тоже касаться. Совсем глухой стал, да?
Последняя фраза была адресована Дилеру Дакселю. Баргандец был в отчаянии. На него было жалко смотреть. Он поставил все на эту поездку – и проиграл. Все, что ему удалось, – это сменить один остров, одну тюрьму, на другую.
