Гнозис. Чужестранец (СИ) - Элейский Иван

— Некуда бежать! — раздался сзади голос Удильщика.

Он продолжал спокойно идти следом, даже не срывался на бег. Платон маневрировал и крутился из последних сил, дыхание тяжелым, густым хрипом вырывалось из груди, по животу снова, кажется, потекла кровь, нога стреляла жестокой болью, но он продолжал бежать. Расстояние было небольшим — полторы сотни метров максимум, но они казались марафоном.

В конечном итоге, он добежал до лодки и рухнул возле неё на колени, пытаясь отдышаться.

— Выдохся? — участливо спросил Удильщик, выхода из лесу на поляну. — Зря ты к реке побежал. Убегал бы глубже в лес — был бы шанс, а так… — он махнул рукой.

Платон бросил взгляд через плечо. Вода за его спиной поднялась в бугор трехметровой высоты и угрожающие пенилась.

— Не могу понять, почему эти два придурка решили со мной драться. Собирали ведь информацию, я знаю точно. — Он пожал плечами. — Даже рядом с маленьким водоемом шансов ни у кого нет.

Платон сжал кулаки. Взглянул на Удильщика, тот так и стоял на краю поляны.

— Думаешь, что непобедим? — тихо просипел он.

— Я не слышу, что? Тоже хочешь исповедаться? — Удильщик сделал два шага вперёд. Недостаточно близко. — Всегда даю своим противникам шанс уйти в другой мир со спокойной душой. Только громче говори.

— Хорошо, — просипел Платон ещё тише, потом махнул рукой, подзывая Удильщика ближе.

Тот посмотрел по сторонам, а потом пошёл к Платону, остановившись в шести шагах.

— Ну что, готов? — спросил он. — Только учти, я тебя всё равно не убью. Моему повелителю ты нужен живым.

Платон собрался с силами, поднял глаза вверх и взглянул в прорези маски. Осколки уже окончательно сели, пожар был потушен самим Удильщиком, так что Платон видел только белую маску, а глаза разглядеть было категорически невозможно. Впрочем, и так будет приятно.

— Знаешь, я совершал много… спорных поступков. Некоторые из них… было тяжело принять… но я не считаю себя виновным в чём-то, потому что в итоговой сумме… добра от них было больше, чем зла. — Он изо всех сил старался говорить громко и разборчиво, но часто сбивал дыхание, так что приходилось останавливаться. Тем не менее, Удильщик внимательно слушал и не перебивал. — И плевать, что мне больно или плохо… но я добьюсь результата и сделаю мир лучшим местом. Любой ценой. Хоть это и идеализм, но иначе я не могу.

— Это всё не слишком похоже на признание в грехах, — недовольно сказал Удильщик.

— Ага. Это и не оно. Просто ты не учёл одного — я всё-таки не обычный человек.

Даже в темноте было видно, что Удильщик занервничал, заоозирался по сторонам.

И Платон отпустил воображаемую струну, которая всё это время оставалась натянутой где-то в глубине его черепа.

Раздался свист и наконечник стрелы вышел прямо из горла Удильщика. Тот странно взмахнул руками и начал заваливаться вперёд. Платон увидел краем глаза, что над ним поднимается вода, но сил хватило только прикрыть голову и задержать дыхание.

Тело Удильщика упало. Вода рассыпалась и рухнуло вниз. Вместо удара Платона окатило только небольшой волной.

***

Он просто лежал некоторое время на земле. Хотелось закрыть глаза и провалиться в сон, но он понимал, что нельзя этого делать, иначе он рискует не проснуться. А если он не проснётся, то всё это было зря.

Платон услышал торопливые шаркающие шаги по листве, скосил глаза в сторону и увидел, спешащую к нему высокую фигуру с длинной бородой. Фигура опустилась на колени рядом с ним и наклонилась.

— Ты жив? — обеспокоенно спросил Шантри.

Он приложил пальцы к его шее, наклонился послушать дыхание, потом успокоился и перевёл дух.

— Черт. Что за бойня тут была? — задал он вопрос, ни к кому конкретно не обращаясь. — Я поспешил сюда сразу, как только Проклятый сказал мне, куда тебя увели.

Он встрепенулся и оборвал себя:

— Давай сначала тебя подлатаем хоть немного.

Платон закрыл глаза. Он ощущал, что Шантри касается его живота, ощупывает рану, что-то делает с ней. Периодически было очень больно, периодически чуть менее больно. Потом его заставили открыть рот и влили туда-то что-то очень жгучее и терпкое, от чего по тело разлилось теплое и мягкое спокойствие.

Платон не знал, сколько времени прошло, когда он снова пришёл в себя. Тело болело, но не так сильно, как можно было ожидать. Он приподнялся и сел. Рядом горел костер, Шантри в темноте что-то писал, чуть дальше, за пределами круга света сидела ещё одна фигура.

— Лучше лежи, — не отвлекаясь от пергамента, сказал Шантри. — Нужно немного времени, прежде чем ты сможешь сам ходить.

— Как долго я спал?

— Всего несколько часов, не переживай. Мы скоро вернемся в караван, как только тебе станет чуть лучше.

— Игорь, Амалзия? Где они? — спросил он, сглотнув.

— Игорь мертв, — раздался женский голос из темноты. — Окончательно.

— А ты, видимо, выжила, — Платон ощутил, как на лицо невольно перекосило горькой улыбкой. — Он ведь туда ради тебя в том числе бросился.

Повисло молчание на несколько долгих минут.

— Платон, — хрипло произнесла Амалзия, оставаясь в тени. — То, что я там говорила — это не вся правда. Я не…

— Это неважно, — прервал её Платон. — У всех свои причины. Верю, что твои были весомыми. Но сейчас это уже неважно. Я принял решение.

Шантри поднял голову и взглянул на него.

— Решение? Какое решение?

— Я отправлюсь дальше один. Не вернусь в караван.

— Это глупо! — воскликнула Амалзия. — Ты ничего не понял? Сурт будет посылать против тебя таких как Удильщик десятками!

Платон взглянул в огонь, тихо лизавший поленья. Казалось, будто языки пламени сражаются между собой, качаясь из стороны в сторону и конкурируя, кто сможет оторвать больший кусок от деревяшки.

— Вот поэтому я и не могу остаться, — ответил Платон. — Рядом со мной остальные в опасности. К тому же я не могу никому доверять в такой ситуации. Значит, мне нужно разобраться с этой ситуацией одному.

— Разобраться?! — повышенным тоном переспросила Амалзия. — О чём ты говоришь, Платон?! Никто не может разобраться с Суртом. Хочешь в одного воевать против всей Северной Империи?

— Это уже моё дело, — спокойно ответил он.

Платон приподнялся, встал. Нога сильно болела, но идти было вполне возможно. Живот вроде как не болел. Он задрал разорванную рубаху, взглянул на то место, где должна была быть рана. Вместо раны там была иссиня-черная татуировка, напоминающая лист дерева. Он с вопросом уставился на Шантри.

— Я взял на себя смелость нанести её. Не переживай, ничего противоестественного она не делает. — Шантри улыбнулся. — Просто удерживает концы раны и немного ускоряет восстановление. Скорее всего, она рассосется к весне или около того. Но лучше постарайся не перенапрягаться.

Старик отложил свиток и перо, тоже встал, подошёл к Платону и положил руку ему на плечо.

— Друг мой, я не буду тебя отговаривать. Каждый сам пишет историю своей жизни и это то немногое, чего нас лишить невозможно. Только попрошу тебя об одном. Когда тебе надоест слоняться без дела, когда ты поймёшь, что можешь больше и хочешь большего, отправься к моим братьям. Цитадель моего ордена скрывается в горах. Примерно на середине Западного тракта есть небольшая деревня, возле Луронийских горячих источников. Спроси там об ордене Пера, тебе помогут найти нас. Прошу тебя, не заблудись в темноте.

— Хорошо. Спасибо тебе, Шантри. Спасибо за всё. — Платон крепко пожал протянутую руку, потом повернулся к Амалзии.

— Тебе тоже спасибо. Я не виню тебя ни за что. Неважно, что ты собиралась сделать, но сделала много хорошего для меня. Уводи свой караван на юг, живи спокойно и забудь о моем существовании. Так всем будет лучше.

— Но… — девушка робко попыталась возразить.

— Никаких но. Сейчас уходите. Караванщики забеспокоятся, у них возникнут вопросы, а я хочу уйти как можно дальше до того, как кто-то начнет меня искать.

Амалзия появилась в свете костра, на лице её отпечатывалась смесь горя и гнева. Шантри остановил её рукой, что-то долго шептал на ухо, в процессе чего выражение её лица становилось всё более понурым.