Мария Галина - Хомячки в Эгладоре

Ее волосы пылали на ветру, словно костер. — Да, я ждала. Долго! Пряталась во мраке и ждала, ждала… пока не пришли люди, которые стали играть в чудо! Не в нас, пускай, но в таких, как мы. Почти в таких, как мы! Вы так в них играли, что почти сотворили их, всех этих фальшивых властелинов, игрушечных королей, поддельных эльфов! И мы сначала просто смеялись, все так смеялись — как вы нам, настоящим, предпочли подделку, чужую выдумку, и теперь верите в нее и рядитесь в пестрые тряпки, и плащи, и короны, а я сказала — нет, это хорошо! Это правильно! Они опять так поверят в магию, что в конце концов впустят ее в свой мир! Они откроют ей ворота! И мы вернемся! Мы, настоящие, вернемся! И поглотим тех — как солнце глотает пламя свечи, — и опять будем в силе! Опять будем живы! Я, я, я буду жива! — Моргана? — полувопросительно говорит Генка. — Морриган! — говорит Моргана, — нас много, но открыла ворота я — Морриган!

Она вырастает до небес, и тени хоровода Великанов вьются вокруг нее, и в волосах у нее сияют звезды, и с неба трубным гласом вторит ей Дикая Охота.

— Малые боги, — машинально повторяет Генка. Малые, но помнящие о былом величии. Прячущиеся по углам, превратившиеся в мелких пакостников, хихикающие за спиной, корчащие рожи, прячущие с глаз подальше нужные вещи, подставляющие ножку, когда ты спешишь, хлопающие дверьми в пустых квартирах, ухающие в водопроводных трубах…

Они проголодались и хотят есть.

Они ослабели и хотят набрать силу.

Они кормятся нашими страхами, жиреют на наших бедах, жаждут нашей крови.

Они требуют уважения.

И они научат нас уважению.

Лутиэнь начинает дрожать всем телом, точно язычок пламени на ветру.

— Я хочу домой, — детским голосом говорит она, — хочу домой, к маме.

Генке кажется, что очертания Лутиэнь размываются, истончаются, плывут по краям, словно тьма гложет нежную фарфоровую плоть.

— У тебя нет дома, дурочка, -хохочет Морриган, — ничего нет! Тебя самой нет!

— Замолчи! — визжит Генка, — Не говорит так!

— Да она ведь самозванка! — хохочет Морриган, — никто, пустое место! Слышишь, ты, подделка? Ты сослужила свою службу, не спорю! Ты разогрела их! А теперь убирайся откуда пришла — в никуда, в безвестность, в сон! Теперь мое время!

— Твое время не придет никогда, — говорит кто-то.

Генка оборачивается, пытаясь одновременно удержать в поле зрения Морриган.

— Во, блин! — говорит она, — Юджин!

Юджин стоит на зеленом холме. В общем-то он/она не особо изменился/ась, и у Генки по-прежнему большие сомнения касательно его/ее пола. И вообще вид у него какой-то кургузый. Морриган с ее ослепительной женственностью смотрится гораздо эффектнее. Тем не менее Генка с удивлением наблюдает, как та бледнеет и выцветает, точно старая фотография.

— Я тебя не знаю, — говорит Морриган, и голос ее, точно шелест травы.

— Откуда же тебе меня знать? — говорит Юджин, — ты знаешь только своих…

— Никого, кроме моих, не существует, — шепчет Морриган, — вас выдумали. А мы устали. Мы голодны. Мы хотим домой.

— Средиземье существует, а это значит, что вам некуда идти. У вас нет дома, — говорит Юджин.

Он оборачивается и машет рукой с металлическим перстнем-когтем, словно вспарывая темноту, — Генка видит, как оттуда, из клубящейся тьмы, по колено в высокой траве, спотыкаясь, бредут четыре очень усталых человека. И пока она близоруко щурится, пытаясь разглядеть пришедших, Лутиэнь, у которой зрение гораздо острее, за Генкиной спиной пронзительно кричит:

— Берен!!!

Генка видит, как Лутиэнь вихрем проносится мимо, путаясь в полах белого халата, несется к выступившим из тьмы людям и кидается одному из них на шею.

— Ну вот, — говорит Юджин, — по крайней мере, это улажено. Она нашла свое Средиземье. Он, конечно, никудышный муж, из народных героев всегда получаются паршивые мужья, но она его обломает. Эльфы и не таких обламывали.

— Средиземья нет, — кричит страшная бледная женщина с темными провалившимися глазами, — есть только я, Морриган!

— Есть все, что они придумали, — возражает Юджин, — потому что нельзя придумать того, что в принципе не существует, разве нет? А отсюда следует, что все, что можно себе представить, существует на самом деле. Очень далеко, очень давно, очень иначе, но существует. Все, что вы когда-либо измыслите, в ту же минуту подтвердит свое существование, обернется и посмотрит вам в глаза. Пошли, дорогие мои, мне не нравится это место.

Он делает широкий жест рукой, и сияющие ворота повисают перед ним в темном воздухе. Генка видит, как они втроем входят туда — руки Юджина лежат на плечах Берена и Лутиэнь. Генка поднимается на цыпочки и видит бледный кусочек золотистого неба, которое отражается в мягко светящемся море. Или что-то вроде этого… Может, еще яблоневый сад, но в этом она не Уверена.

А потом воздух начинает пахнуть бензином и выхлопными газами, и на бледном горизонте проступают силуэты труб.

— Ой, — говорит она, — Дюша! И где у тебя, интересно, совесть?

— Понятия не имею, Геночка, — жалобно отвечает Дюша.

— Куда ты нас затащил? С этой своей идйотской игрой!

— Ну, я же не знал, что так получится…

— Автобусы-то не ходят! Теперь нам до утра тут болтаться!

— Так ведь уже утро!

На востоке медленно гаснут последние звезды.

— Я ногу подвернула, — жалуется Арагорн.

— Сейчас тормознем тачку, — говорит Боромир, — поедем ко мне…

— Мы-то… — начинает было Дюша, но Генка пинает его в бок, и Дюша замолкает.

Генка косится на Арагорна — вполне симпатичная девка, если отмыть и одеть по-человечески. Возможно, даже ноги не кривые, хотя под брюками кто разглядит? Не подарок, конечно, но по сравнению с Морганой…

— Только имей в виду, — напоминает Боромир, — у меня вялотекущая шизофрения…

— А у меня вегето-сосудистая дистония, — делится Арагорн, — и одна нога короче другой аж на два сантиметра!

— Ничего, — великодушно говорит Боромир, — я знаю хорошего мануалыцика. Эй, шеф, погоди…

Потрепанная «Лада» тормозит у покосившейся будочки с надписью «Шиномонтаж».

— Юджин-то, а? — Генка уже тянет Дюшу прочь, но на миг останавливается, — как вы думаете, неужели он…

— Вала, да, — говорит Боромир рассеянно, забираясь на заднее сиденье, — как знать, может даже, и сама…

— Что, — в ужасе говорит Генка, — неужели Элберет? Вот это?

— Почему бы нет? Кто ее, эту Элберет, видел? [Почему-то поэт Аркадий Штыпель уверяет, что из этих реплик ничего не понятно и надо тоже дать сноску. Объясняю: валар — это типа боги, ведающие Средиземьем после того, как оттуда самоустранился Творец Эру Илува-тар. Впрочем, управляющие из них получились довольно бестолковые. В основном их вмешательство сводилось к тому, что они методично и неоднократно с большой помпой разделывались на подотчетной территории с Черным Властелином — Мелькором. Каждый раз полное и окончательное решение мелькоровского вопроса сопровождалось чудовищными катаклизмами и отбрасывало Средиземье в доисторическое время. Верховная пара первых среди равных — Манвэ и Варда (Элберет), сидящие на золотом престоле на высокой горе и т. п., все по правилам. Судя по предпринятым карательным и политическим акциям, Манвэ умом не отличался (почему-то из правящих пар — Манвэ-Элберет, Мелина-Тингол, Галадриэль-Селеборн — женщины были активны и относительно вменяемы, роль же мужчин ограничивалась чисто декоративной функцией: красиво восседать на престоле, а любое их активное действие завершалось пышным крахом). Был/а ли Юджин на самом деле САМОЙ, т. е. Элберет, конечно, большой вопрос, но уж Манвэ он/а никак не мог/ла быть по определению. Что же до внешности, то, как справедливо заметил Боромир, кто эту Элберет видел…] Ладно, мы поехали. Созвонимся как-нибудь…