Наталья Якобсон - Роза с шипами

Я сгреб первую попавшуюся охапку свитков и разбросал их по столу. Первое появление Розы в моей лаборатории дало мне ключ к возможной расшифровке всего, что когда-то лежало в сундуках под землей. Когда-то все эти, обладающие тайной силой, записи отказывались лежать спокойно. Даже в Рошене они вызвали эпидемию чумы, а здесь в самых недрах замка с ними почему-то не происходило ничего из ряда вот выходящего. Никакая разрушительная сила не просачивалась сквозь щели в филенках дубовой двери и не рвалась крушить статуи в коридорах. И опять с языка чуть было не сорвалась та же самая фраза "затишье перед бурей".

Я словно впал в ступор. Неподвижно сидел и ждал, что какой-нибудь голос, раздавшийся из пустоты, вновь начнет играть со мной в шарады. Но никаких голосов не было, ни связных, обольстительных речей, ни даже невнятного, похожего на абракадабру бормотания. Вообще ничего. Будто я разом утратил все свои таланты. Обретенное от тьмы, к тьме же и возвращается, пропадает так же быстро и неуловимо, как было когда-то принесено в дар. Пустое занятие. С досады я ударил кулаком по горке свитков, которые каким-то образом уже успели сложиться треугольной пирамидой посереди стола. С шелестом, похожим на шептание они разлетелись, но вместо того, чтобы мягко приземлиться на пол, развернулись в воздухе и начали кружить на уровне стола. Так в хмельном забытье колода карт самовольно с намеком на поддразнивание кружиться над головой неудачливого игрока. В глазах черепа лежавшего на столе мне тоже почудилась усмешка, едва уловимое злорадство в оскале голых зубастых челюстей.

Прежде у меня никогда не было ни бреда, ни галлюцинаций, но теперь мне казалось, что я схожу с ума. От непрестанного кружения пергаментных и бумажных свитков зарябило в глазах. Как они могли так быстро и вольно мелькать здесь, словно в хороводе, ведь пространства для этого слишком мало. Белый с мазками чернил, шелестящий круг все теснее сужался вокруг моего лба. Из темных уголков лаборатории начали медленно и грациозно выступать какие-то фигуры. Вернее только очертания фигур, расплывчатые и незавершенные, будто только что сотканные из тумана. Духи, пером создателя, заключенные на исписанных символами страницах. Духи, которых нечаянно освободил я. Преодолев грань, отделявшую мир манускриптов от действительно, они еще не успели утвердиться в новом измерении. Сколько здесь этих эфемерных созданий - десятки, сотни, тысячи? Нельзя на глазок установить численность тех, кто не облечен в плоть. Все они сгустки мутных воздушных масс и каждый может просочиться в любую щель.

Ледяные пальцы коснулись мне темени, провели от макушки по затылку. Кто-то нагнулся ко мне, и холодное дыхание ласкало щеку.

-- Какой красивый мальчик, - прошипел глубокий, контральтный, чуть с хрипотцой голос. Голос, обращавшийся не ко мне. - Давай, возьмем его с собой, и тогда дракон сможет жить сам по себе, этот хорошенький упрямец больше не сможет сковывать его волю.

Я попытался скинуть с себя цепкую руку, но не смог. Не привыкший употреблять физическую силу вместо колдовской, под воздействием одного жуткого мгновения я готов был изменить этой привычке, будь у меня сейчас под рукой стек, и я хлестнул бы им существо позади себя. Вряд ли это принесло бы вред призрачному захватчику, но я по крайней мере доказал бы самому себе, что все еще способен к самозащите.

-- Да, мальчик, пойдем, - еще одна пара ледяных рук вцепилась мне повыше локтя, стала ощупывать ключицу. Голос был более грубый, но такой же убаюкивающий, лишающий воли к сопротивлению, как и первый. - Пойдем с нами, мы полюбили тебя очень давно, еще тогда, когда ты пришел к нам. Совсем ребенок, златокудрый, испуганный и прекрасный, но уже тогда обладающий удивительный, всепобеждающим упорством. Мы решили, ты будешь наш. Что тебе эта девчонка? Она тогда тебя даже не знала, а мы изучили каждую струнку твоей души. Мы ревнуем тебя к ней. Ведь ты же не хочешь, чтобы мы сходили с ума от ревности, когда это было тогда, когда ты бросил нас одних в склепе Рошена? Иначе наше безумие нанесет ущерб всему окружающему.

И никакого игривого смеха в намек на то, что все это злая шутка. Вполне обоснованный, нескрываемый шантаж. Если я не пойду, они начнут ломать и крушить все, что находиться рядом, вцепятся острыми, длинными зубами в плоть тех, кого успеют поймать. Стоило покоситься вверх, и я видел неровные, желтоватые зубы того, кто пытался взять меня в полон. Не зубы, а клыки, сверкающие из-под губ воскового цвета, а над ними заметна кожа, растрескавшаяся как пергамент. Призраки, искушавшие меня в Рошене, были злобны, но прекрасны, а в этих, постепенно обретающих более осязаемую оболочку не было и следа красоты. Даже очертаний человеческих тел не было, только пурпурные, изумрудные и фиолетовые силуэты чудовищ. Трудно было сказать на кого они похожи, на ящериц, змей, других пресмыкающихся или непохожи на никого вообще. Некоторые пришельцы имели человеческий рост, но коричневые хламиды с капюшонами скрывали как лица, так и тела.

Дыма в лаборатории стало куда больше, чем может дать один огарок свечи. Сквозь этот едкий, разъедающий дым глаза ко мне приблизилась такая же эфемерная дама, чем-то похожая на Сильвию. С такой же копной рыжих волос, в полупрозрачной бежевой робе. Она вцепилась мне в рукав и потянула за собой, в сгущающееся отдающее смрадом и свечным запахом облако дыма. Я бы подчинился, если бы вдруг не заметил, что ноги ее ниже колен обтянуты не кожей, а броней мелких чешуек, а твердые, чуть ли не куриные, коготки царапают пол. Никакая она не дама. Я с силой вырвал руку, и странное творение напустив на себя обиженный вид поползло назад в туман.

-- Зачем ты отталкиваешь нас? - перед стулом, где я сидел, на коленях стояла сама Ланон Ши и золотые крылья, аккуратно сложенные за ее спиной тихо трепетали. Каждое перышко в них переливалось всеми оттенками червонного золота. Величественная и горделивая она вдруг опустилась до того, чтобы ластиться к кому-то, как кошка к хозяину. Белокурая головка просительно легка мне на колени, чуть заостренное, изогнутое, как миниатюрное крыло ухо резко выделилось на фоне нежной щеки.

-- Пойдем, - шепнула она. - Предоставь дракона ему самому, и в крови у тебя больше не останется ни яда, ни огня, ты станешь самым прекрасным из нас. Мы все тебя любим, а не только она одна.

Она, наконец, оторвала голову от моего колена, заглянула мне в глаза. У нее лицо Розы, не без содрогания подумал я, а вот глаза пустые, будто ни жизни, ни выразительности в них не осталось.

-- Вы говорите, что давно знаете меня, - нашел в себе силы произнести я. - Зато я вас совсем не знаю. Вы мне чужие. До заточения я не слышал и не видел вас.