Анна Клименко - Принцип высшего ведовства

Ведьма обломала все ногти, пока развязала узлы на запястьях. По щекам текли слезы, Артур молчал, глядя куда-то в небо. Джейн с ужасом подумала о том, что – а вдруг он сошел с ума, не выдержав такого потрясения? Все может быть, все…

– Это же я, Джейн! – пискнула она, целуя неподвижные губы, – милый, все уже позади, клянусь!

В серых глазах сэра Харвестера плавала тоска. Он медленно и безмолвно сел, огляделся. Джейн почувствовала, как Артур вздрогнул, увидев останки собственного палача. Затем он медленно перевел взгляд на ведьму.

– Дженнет, моя бедняжка, – и обнял ее, прижимая к себе.

«Он даже не спрашивает, кто я», – ведьма приникла к влажной от пота рубашке, – «как будто так и должно быть… как будто ему уже все равно!»

– Ты меня простишь, Артур?

– Мне нечего прощать моей будущей жене, – едва слышно выдохнул он, прижимая к себе Джейн.

В кармане задребезжал мобильник. Настойчиво, упрямо. Джейн достала его трясущимися руками, кое-как нажала на кнопку приема.

– Джейн, что происходит? – спросили на том конце по-итальянски, – что ты о себе возомнила? Или уже не помнишь, кому обязана своим существованием?

Она ответила, ровно и спокойно, как будто и не рыдала за минуту до этого.

– Лучше бы его и вовсе не было, такого существования. Но – я клянусь могилой моей матери, что в течение месяца ты получишь то, что хочешь.

– Я верю тебе, – помолчав, сказал ее собеседник, – мне будет довольно любого доказательства.

Любовь моя Андрей

…Завтрак по расписанию, в восемь-тридцать – и ни минутой позже. В доме Эрика нет места хаосу и столь милому мне «рабочему беспорядку», здесь царит истинный немецкий «орднунг».

Но ни разу я не видела здесь горничной, и ни разу не стала свидетелем уборки, производимой самим хозяином. Наверное, каждая мелочь в этом замке была тщательно заговорена и самостоятельно возвращалась на свое место, а те, кто посмел противиться воле колдуна, подвергались немедленному уничтожению.

Я хмыкнула. На часах малая стрелка подрагивала около восьмерки, минутная добралась до золоченой шестерки. Половина восьмого, бессонная ночь, синяки на шее, оставленные призраком и полный сумбур в голове. Обычно в таких ситуациях мне помогала чашка крепкого кофе и плитка молочного шоколада – но разве у Эрика выпросишь сладенького с утра пораньше? Господин инквизитор был твердо уверен в пользе пищи здоровой, вроде творога со сметаной, прозрачного супа с фрикадельками, отбивных, картофельного пюре, печеных младенцев… Куда ему понять мелкие слабости женского организма? Хотя насчет последнего я, конечно, загнула.

Половина восьмого, свистопляска мыслей в голове, тоска на сердце. Что мне делать, у кого спросить совета? Особенно теперь, когда жизнь Андрея в опасности?

Моя жизнь тоже в опасности, с этим ничего не поделаешь. Но Андрей-то, Андрей… Он ведь совершенно случайно вляпался в эту дурацкую историю с древними колдунами, ему и в страшных снах не могло привидеться того, что теперь известно мне…

Я со стоном вцепилась в голову. Черт! Мало было мне своих бед – а теперь еще плавают перед глазами цветные вспышки воспоминаний. То Джейн, преклонившая колена перед статуей Девы Марии, то светловолосый парнишка, Яков, мечтающий о беспредельном могуществе. Кокон души, заклинания…

Выругавшись – хорошо, что мамуля не слышала – я сунула ноги в тапки, на спинке стула нащупала махровый халат и, зевая до хруста в челюстях, побрела в ванную. Пожалуй, мне помог бы ледяной душ. Со студенческой скамьи хорошо известно, что тяжесть бессонной ночи смывается холодной водой…

Проходя мимо кухни, я услышала звон посуды – должно быть, господин инквизитор занимался изготовлением очередного полезного завтрака. Дверь осталась чуть приоткрытой, я заглянула в узкую щель… И что бы вы думали? Да, Эрик действительно был там, стоял, прислонившись к стене и сложив руки на груди. А вокруг порхали, позвякивая, миски, чашки, ложки. Что ж… Шесть столетий, наверное, достаточный срок чтобы научиться вот так управлять собственным ментальным полем. Я тихо отошла от двери, намереваясь добраться до ванной, но –

– Ле-ра! Я знаю, что ты там.

В то мгновение мне захотелось убежать, но выглядело бы это… кхм… несолидно, что ли – и я вернулась. Приоткрыла дверь, сунула в щель голову.

– Доброе утро, Эрик.

Как же он был похож на нахохлившегося ворона. Мрачный и одинокий – но по глазам все равно ничего не прочтешь.

Он махнул рукой, отгоняя со своего пути блестящие стальные мисочки с салатами (они послушно повисли в сторонке, в полуметре от столешницы), шагнул в мою сторону.

– Тебе нехорошо?

И сколько наигранной заботы в голосе! Жалел бы, так не играл мной как кошка мышью…

– Плохо спалось, – я скривилась, – опять Малика приходила.

Эрик остановился в полуметре от меня, смерил любопытствующим взглядом.

– А что это она, тебя задушить хотела?

– Угу, – я развела руками, – чокнутая. Все требует, чтобы я отсюда сбежала.

– Не слушай ее, – Эрик ухмыльнулся, провел пальцами по взъерошенным волосам, – вот ведь тварь. А ко мне ни разу так и не пришла.

Мы помолчали. Но тишины не было: звякала посуда, становясь по местам, каждое блюдце – на свою позицию.

– А еще я видела Джейн, – буркнула я, – вернее, ее воспоминания.

Улыбка застыла на губах Эрика. Чашки печально звякнули и приземлились на скатерть.

– Не лезь к Джейн, – раздраженно произнес инквизитор, – для тебя там нет ничего… интересного.

Он отвернулся, махнул рукой.

– Все, иди, иди. После завтрака займемся делами. Ты ведь… не забыла?

Как же… забудешь тут…

Я осторожно прикрыла за собой дверь, оставив Эрика наедине с кастрюлями. Тьма, что окутывала мое бедное сердце, продолжала сгущаться, желудок так и норовил свернуться восьмеркой, а в висках, вместе с ударами пульса, билось одно-единственное имя. Андрей.

Потом я долго-долго стояла под ледяными струями душа и пыталась привести мысли в порядок, пока не явился Эрик со словами «Лера, завтрак на столе». Я выключила воду, выбралась на шершавый кафель с рисунком из осьминогов. Полотенце соскользнуло с крючка, пришлось наклониться, чтобы поднять его… И тут в углу, между стеной и душевой кабинкой, что-то блеснуло.

Ай-ай, Эрик, какой ужас. Признаки беспорядка в твоем доме?

Встав на четвереньки, я с трудом дотянулась до заинтересовавшей меня вещицы, а когда извлекла ее на свет, то почему-то испытала легкий приступ ревности. Хотя – Господи! – откуда ей взяться? Ревновать шестисотлетнего человека по меньшей мере неразумно…

На ладони моей лежала изящная золотая сережка. Очень старая, таких сейчас не делают. Маленький зеленый камень, ограненный и заключенный в филигранную сеточку – интересно, кому она могла принадлежать?