Глен Кук - Десять поверженных

– Возьми всех, кто в резерве, и ударь им во фланг, – ответил Капитан.

– Врежь им посильнее, и быстро. Они этого не ожидают и всполошатся. Заставь их поразмышлять над тем, что же мы задумали.

– Да, сэр, – Элмо развернулся, чтобы уйти.

– Элмо?

– Сэр?

– Осторожней там, береги силы. Ночью мы хотим продолжать движение.

В глазах Элмо отразилась пытка. Но он не обсуждал приказы, он хороший солдат. И так же, как и я, он знал, что к Капитану они приходят сверху.

Возможно, из самой Башни.

С приходом ночи наступало молчаливое перемирие. Пережив тягость дня, обе армии не испытывали ни малейшего желания сделать хотя бы один лишний шаг после наступления темноты. В ночное время стычки не происходили.

Но даже этих часов передышки, когда буря утихала, было недостаточно, чтобы восстановить силы людей, валящихся с ног после дневного перехода. А теперь наше высокое начальство хотело, чтобы мы предприняли сверхусилие, надеясь достигнуть некоторого тактического преимущества. Добраться до Лестницы еще ночью, врыться в землю и заставить повстанцев идти на штурм, измученных непрекращающейся бурей. Это имело смысл. Но это был тот тип маневра, приказ о котором генерал отдает, находясь в тылу, в трехстах милях от передовой.

– Ты слышал? – спросил меня Капитан.

– Да-а. Просто ошарашило.

– Я согласен с Поверженным, Костоправ. Переход будет легче для нас и тяжелее для повстанцев. Дошло?

– Да.

– Тогда постарайся сейчас передохнуть. Залезай в фургон и вздремни немного.

Я развернулся и побрел, проклиная судьбу, которая лишила нас большинства лошадей. О боги, пешая прогулка начинала надоедать.

Я не последовал совету Капитана, хотя это и звучало заманчиво. Но я был слишком взвинчен, перспектива ночного марша потрясла меня.

Я бродил вокруг, выискивая старых друзей. Гвардия рассеялась среди всей толпы. Наши люди были как бы проводниками воли Капитана. Некоторых я не видел еще со времени Лордов и не знал, живы ли они сейчас.

Мне не удалось найти никого, кроме Гоблина, Одноглазого и Немого.

Гоблин и Одноглазый сегодня были не более разговорчивы, чем Немой, что говорило об их состоянии духа.

Они устало тащились вперед, вперив глаза в сухую землю, и только иногда производили манипуляции руками или бормотали какие-то слова, чтобы наш пузырь тишины не разрушился. Я волочился рядом с ними. Наконец я попытался нарушить молчание, сказав привет.

Гоблин заворчал. Одноглазый одарил меня злым взглядом, а Немой даже не заметил моего присутствия.

– Капитан Сказал, что мы пойдем ночью, – произнес я.

Мне хотелось, чтобы кто-нибудь еще стал таким же прибитым и ошарашенным, каким был я сам.

Взгляд Гоблина спросил, зачем мне понадобилось рассказывать такую чушь.

Одноглазый пробормотал что-то насчет превращения ублюдка в жабу.

– Ублюдок, которого ты собираешься превратить в жабу, – это Ловец Душ, – сказал я с самодовольным видом. Он опять зло на меня посмотрел.

– Может, я тогда потренируюсь на тебе, Костоправ?

• Одноглазый не хотел ночного перехода, и Гоблин немедленно превознес гений того человека, у которого появилась такая идея. Но его энтузиазм был так слаб, что Одноглазый даже не удосужился ответить на этот укус.

Я подумал, что надо попробовать еще раз.

– Вы, ребята, выглядите так же кисло, как я себя чувствую. Бесполезно.

Даже головы не повернули.

– Ну и ладно.

Я тоже сник, в очередной раз переставил вперед ногу, выбросив из головы всякие мысли.

Они пришли за мной, чтобы я занялся ранеными, теми,: кто был с Элмо. Их была целая дюжина, но на сегодня это все. Отчаянная попытка повстанцев захлебнулась.

Буря еще продолжалась, но уже стемнело. Мы делали все как обычно.

Оторвавшись немного от повстанцев, мы разбили лагерь и зажгли костры, бросив туда все, что еще могли наскрести. Но только в этот раз отдых был коротким, до появления звезд на небе. Они зажглись и смотрели вниз, насмешливо мерцая, говоря о том, что все наши кровь и пот не имеют никакого значения в сравнении с их вечностью. О том, что мы сейчас делаем, через тысячу лет никто и не вспомнит.

Такие мысли посещали нас всех. Ни у кого не осталось ни жажды славы, ни идеалов. Мы хотели просто попасть туда, где можно лечь и забыть о войне.

Но война о нас не забудет. Как только Капитан решил, будто повстанцы убедились в том, что мы стали лагерем, он скомандовал подъем, и бесконечная колонна зазмеилась по залитой лунным светом бесплодной земле.

Прошли часы, а мы еще никуда не пришли. Пейзаж был все тот же. Я случайно взглянул назад и увидел, что Несущий Шторм послал очередную бурю на лагерь повстанцев. Там пульсировали и трещали вспышки молний. Такой яростной атаки они еще не видели.

Погруженная в темноту Лестница Слезы возникала так медленно, что сначала я решил, будто вижу край низкой облачности. Звезды начали меркнуть, восток засветился, и над горизонтом начала вырастать земля.

Лестница Слезы – это практически непроходимый, дикий район с сильно пересеченной местностью. Есть только одна, очень тяжелая дорога, от которой и берет название эта земля. Она постепенно поднимается, пока неожиданно не начинаются нагромождения утесов и обрывов из красного песчаника, потом и столовые горы. Такой ландшафт тянется во все стороны на сотни миль. В свете утреннего солнца они кажутся разрушенными временем стенами гигантской крепости.

Колонна углубилась в каньон, перегороженный каменной осыпью, и остановилась; мы ждали, пока расчистят дорогу для фургонов. Я вполз на вершину красной скалы и наблюдал за бурей. Она двигалась в нашу сторону.

Успеем ли мы пробиться до подхода Твердого? Дорогу перегородила свежая осыпь. Она тянулась только на четверть мили. Под ней лежал караванный путь, который действовал, пока война не прервала торговлю.

Я – опять повернулся лицом к шторму. Твердый показывал хорошее время.

Им, наверное, двигала злость, и он не собирался проигрывать. Мы убили его шурина и осуществили Повержение его кузины…

Мое внимание привлекло движение на западе. На Твердого шла широкая полоса свирепых грозовых туч, грохоча и скандаля между собой. От них отделилось черное облако и понеслось вперед, к песчаной буре. Поверженный играл грубо. Твердый был упрям. Он выдерживал все.

– Эй, Костоправ! – закричал кто-то. – Давай! Я посмотрел вниз. Самый тяжелый участок фургоны уже преодолели. Пора идти.

Грозовые облака исторгли из своих недр еще одну чернющую тучу. Мне стало почти жалко людей Твердого.

Вскоре после того, как я снова присоединился к колонне, земля вздрогнула. Скала, на которую я забирался, колыхнулась, застонала и опрокинулась, неуклюже развалившись поперек дороги. Еще один маленький подарок Твердому.