Александр Бушков - Колдунья-беглянка

Он разделил камни на две кучки, крупные и средние, бережно завернул каждый в плотную пергаментную бумагу, потом положил кучки в два замшевых мешочка и один пододвинул Ольге:

– Коли уж мы трудимся в самом сердечном согласии, следует каждому держать свою долю при себе на случай непредвиденного. Знаешь… Ольга мне отчего-то нравится больше, чем Полина.

– И что говорят? – спросила Ольга, успокоившись.

– Интрига раскрутилась не на шутку, – фыркнул Анатоль. – Твоя названая сестричка, княжна Вязинская, буквально рвет и мечет. Устроила камергеру грандиозную сцену, уверяя, что это какая-то ошибка и ее покойный батюшка ни за что не стал бы составлять подобных купчих, вообще не стал бы держать тебя в крепостном состоянии… – он глянул на Ольгу в некоем мучительном раздумье. – Вообще-то мне представляется, что княжна права, покойный никак не походил на человека, способного выкидывать такие вот штуки, хладнокровнейшим образом продавать не простую девку, а свою воспитанницу. Общество в недоумении. Камергер, делая хорошую мину при плохой игре, твердит, что он готов во всем разобраться… но ты, понимаешь ли, от него сбежала в расстройстве чувств, и он не знает, где ты сейчас пребываешь… – Анатоль опустил глаза. – Вот только должен тебе сказать, что получившаяся огласка не особенно твое положение облегчает. Предположим, ты объявишься у княжны. Предположим, на выручку от продажи пары камушков мы наймем лучших юридически крючков Петербурга. Все равно, дело затянется, и насколько долго, предсказать невозможно. Если камергер предпримет свои ответные шаги, все может затянуться на годы… а пока ты, с точки зрения закона, не более чем его собственность… Будешь находиться если не в его доме, то непременно под надзором полиции, как… спорное имущество. Прости, но реалии суровы…

– Я понимаю, – сказала Ольга устало. – Все именно так и обстоит…

Анатоль был совершенно прав – она давным-давно вышла из возраста детской наивности и имела некоторое представление о громоздкой бюрократической машине империи. И, мало того… Предположим, уже завтра все разъяснится и ее признают свободным человеком. Что тогда? Да все то же самое: обитать в приживалках у Татьяны, пользоваться ее милостями… Татьяна, конечно, позаботится, чтобы она не знала нужды… но разве это можно будет назвать полноценной жизнью? Положительно, пора уходить в большой мир, пускаться в самостоятельное плаванье. Как это бывает у собак – а уж с собаками она общалась с тех пор, как себя помнит. Достигнув определенного возраста, выросши, щенок просто-напросто обязан вести жизнь самостоятельную, оставив родителей, которые очень скоро и узнавать его перестанут. С людьми в ее положении обстоит, в общем, примерно так же… У сироты два пути: либо сидеть на шее у доброго благодетеля, либо уходить в большой мир… а разве у нее второе получается плохо?

– От всей этой истории определенно попахивает, – сказал Анатоль сочувственно. – Никак не похоже, чтобы покойный генерал такое сделал, это какая-то интрига…

Ольга сердито бросила:

– Я совершенно уверена, что купчая подделана… только доказать это нельзя. Никому я ничего не докажу, а если попытаюсь, затянется надолго…

– Вот и я говорю, – сказал Анатоль мягко. – Мы уедем в Европу. Фальшивый заграничный паспорт для тебя, в конце концов – не столь уж труднодобываемая вещь. А уж в Европе… Если хочешь, можешь даже стать графиней. Я не шучу. В Вене обитает один примечательный субъект, напрочь разорившийся граф из очень старого рода. В поисках средств к существованию он давненько уже открыл оригинальный источник дохода: пользуясь недочетами и прорехами в законах Австрийской империи, официальнейшим образом удочеряет… либо усыновляет нуждающихся в титуле людей. Насколько мне известно, он наплодил уже не менее трех дюжин натуральнейших графов и графинь. Разумеется, за очень приличное вознаграждение. А когда ты станешь австрийской графиней, крайне трудно будет тебя связать с беглой крепостной девкой камергера Вязинского… А уж в Европе, чует мое сердце, мы с тобой сможем многого добиться…

Ольга молчала, вертя в пальцах круглый бокал на высокой тонюсенькой ножке.

– Что ты об этом думаешь?

– А что я могу думать? – пожала она плечами. – Мне ничего более и не остается…

Она встала и отошла к окну, за которым уже сгущались сыроватые сумерки. Горечи не было, скорее уж некоторое возбуждение в ожидании жизненных перемен. В прежней жизни не оставалось ничего, о чем стоило бы сожалеть – разве что следовало, навестив свой домик на Васильевском с соблюдением всех предосторожностей, забрать оттуда загадочный медальон, единственное звено, связывающее ее с таинственными родителями. Ну что ж, значит – Европа. Лишившись колдовского дара, не особенно и поборешься с камергером и его шайкой, так что Анатоль кругом прав, нужно побыстрее покинуть Петербург…

За ее спиной раздались неспешные шаги – слишком неспешные, чтобы быть спокойными, и Ольга легонько улыбнулась в темноту: как всякая женщина, она могла предугадать события с превеликой точностью. Вот и сейчас прекрасно знала, что вскоре произойдет.

Самое главное – она не имела ничего против.

Когда ладони Анатоля легли на ее плечи, Ольга не пошевелилась, лишь спросила тихо:

– И это весь долгий срок, на который тебя хватило, чтобы сдерживаться?

– Знаешь, у тебя в голосе сейчас есть что-то, что придает уверенности…

– У меня печаль в голосе, – сказала она, улыбаясь. – Я – одинокое, беззащитное, слабое создание, совершенно потерянное в этом жестоком мире…

– Вот уж нет, – сказал он хрипло, все увереннее обнимая Ольгу и прижимая к себе. – Я не знаю, что в тебе кроется, что ты такое, но ты настолько не похожа на других… У меня голова кругом идет…

– И ты, разумеется, говорил это всем, кого собирался очаровать…

– Ничего подобного, я… Оленька…

– Да верю, верю, – сказала она, оборачиваясь к нему лицом. – И ничего не имею против…

Поначалу он действовал осторожно, скованно, словно опасаясь ее испугать страстным напором – но, вскоре уловив, что на его поцелуи и ласки отвечают с достаточной опытностью, стал и смелее, и предприимчивее. Пока он расстегивал на ней рубашку, Ольга не отрывалась от его губ и, ощутив нетерпеливые ладони на своей груди, подумала мельком, что жизнь все же как-то налаживается…

Глава четырнадцатая

Любитель редкостей

Пробуждение выдалось самое безмятежное – Ольга пребывала, как сразу вспомнила, открыв глаза, в безопасном месте, и жизнь пока что складывалась, и крыша над головой имелась, и не было нужды пробавляться сухой корочкой с родниковой водой, и преследователей не наблюдалось поблизости, и рядом сонно посапывал не только человек, на коего можно полагаться, но и неплохой любовник, не обманувший ее ожиданий…