Джон Толкиен - Дети Хурина

— Странно это, — заметил Брандир.

— Ежели угодно тебе знать, так Черный Меч погнал нас в темноте вброд через стремительный Тейглин, — отвечал Дорлас. — Стоит ли удивляться, что не преуспел я? С секирой управляюсь я получше иных, но на ногах-то у меня не копыта!

— Значит, на Дракона они пошли без тебя? — продолжал расспрашивать Брандир. — Как же, если он переправился на другую сторону? По крайней мере ты, верно, держался поблизости и видел, как все было.

Дорлас ничего на это не ответил, лишь посмотрел на Брандира ненавидящим взглядом. И тут понял внезапно Брандир, что этот человек бросил своих спутников и, сгорая от стыда, спрятался в лесу.

— Позор тебе, Дорлас! — промолвил он. — Ты, и только ты, повинен во всех наших бедствиях: это ты подзадоривал Черного Меча, и приманил к нам Дракона, и выставил меня на посмешище, и увлек Хунтора на верную гибель, а теперь малодушно бежал и схоронился в лесу! — И не успел он договорить, как в голову ему пришла новая мысль, и воскликнул он в великом гневе: — Отчего же не вернулся ты к людям с вестями? Хотя бы этим искупил бы ты свою вину! Сообщи ты о случившемся, госпоже Ниниэли не пришлось бы отправляться на розыски самой. Тогда, верно, не повстречалась бы она с Драконом. И, может статься, не погибла бы. Дорлас, я ненавижу тебя!

— Оставь свою ненависть при себе! — бросил Дорлас. — Столь же никчемна она, как и все твои советы. Кабы не я, так пришли бы орки и подвесили бы тебя на дереве пугалом в твоем же саду — птиц отгонять. Сам ты — трус малодушный!

И с этими словами, пуще обычного разъярившись от пережитого унижения, замахнулся он на Брандира тяжелым кулаком, — и на том завершилась его жизнь прежде, чем в глазах угасло изумление, — ибо Брандир выхватил меч и зарубил его одним ударом. Мгновение постоял он на месте, дрожа крупной дрожью, — дурно ему стало при виде крови; и, швырнув наземь меч, развернулся он и побрел своим путем, тяжело опираясь на клюку.

Когда же добрался Брандир до водопада Нен Гирит, мертвенно-бледная луна уже села и понемногу светало: на востоке занималось утро. Люди, что еще ждали в страхе у моста, заметили его приближение — словно серая тень замаячила в предрассветных сумерках, — и удивленно его окликнули:

— Где ты был? Видел ли ты ее? Ибо госпожа Ниниэль покинула нас.

— Да, — подтвердил Брандир, — она нас покинула. Покинула, навсегда покинула, и не вернется вовеки! Я же пришел рассказать вам о случившемся. Внемлите же, о люди Бретиля, и скажите, слыхал ли кто подобную повесть! Дракон мертв — и Турамбар остался лежать мертвым подле него. Добрые то вести: да, и то, и другое — вести воистину добрые.

При этих словах зашептались люди, дивясь его речам, и говорили иные, что он, верно, безумен; но воскликнул Брандир:

— Выслушайте меня до конца! Ниниэль тоже мертва, прекрасная Ниниэль, которую любили вы, а я так любил превыше всех прочих. Кинулась она вниз с обрыва в ущелье, что зовем мы Олений Прыжок, прямо в клыкастую пасть Тейглина. Шагнула она навстречу смерти, ненавидя свет дня. Ибо вот что узнала она, прежде чем бежала прочь: они с Турамбаром оба — дети Хурина, брат и сестра. Мормегилем прозвали его; Турамбаром нарек себя он сам, скрывая былое; но он — Турин, сын Хурина. Мы дали ей имя Ниниэль, не зная о ее прошлом; а была это Ниэнор, дочь Хурина. В Бретиль принесли они тень своей темной судьбы. Здесь-то и настиг их рок, и горя этого здешней земле не избыть вовеки. Не зовите ее более Бретилем, не зовите и землею халетрим; имя ей отныне Сарх ниа Нин Хурин, «Могила детей Хурина»!

Тогда, пусть и не понимая до поры, как могло случиться такое зло, зарыдали люди, а иные сказали так:

— В Тейглине обрела могилу любимая всеми Ниниэль, но подобает упокоиться в могиле и Турамбару, храбрейшему из мужей. Не след бросать тело избавителя нашего под открытым небом. Пойдемте же к нему.

Глава XVIII

СМЕРТЬ ТУРИНА

Едва бежала Ниниэль прочь, пошевелился Турин, и померещилось ему, словно из глубин тьмы слышит он ее далекий зов; а как только Глаурунг испустил дух, черное забытье оставило Турина — и вновь стал дышать он полной грудью, и вздохнул, и тотчас задремал от великой усталости. Но перед зарей резко похолодало, и повернулся он во сне, и рукоять Гуртанга впилась ему в бок, и спящий разом пробудился. Ночь была на исходе, в воздухе ощущалось дуновение утра. Турин вскочил на ноги, вспомнив о своей победе и об ожоге от яда на руке. И поднял он руку, и пригляделся, и весьма подивился. Ибо перевязана была рука лоскутом белой ткани, влажным насквозь, и боль поутихла; и сказал он себе: «Отчего же кто-то обо мне позаботился, однако ж бросил меня лежать здесь, на холоде, посреди пожарища, в облаке драконьего смрада? Что за странные дела творятся?»

И позвал он вслух, но не было ему ответа. Все вокруг, куда ни кинь взгляд, казалось черным и мрачным, и над землей нависал запах смерти. Нагнулся Турин и подобрал с земли меч; клинок был цел и ничуть не потускнело его лезвие.

— Пагубен яд Глаурунга, — промолвил Турин, — ты же, Гуртанг, сильнее меня. Любая кровь тебе мила. Победа — за тобой. Но полно! Должно мне идти искать помощи. Ибо устал я и измучен, и продрог до костей.

И повернулся он спиной к Глаурунгу, оставив мертвую тушу гнить; и направился прочь от того места. Каждый шаг давался ему труднее, нежели предыдущий, и подумал он: «У водопада Нен Гирит, может статься, дожидается меня кто-нибудь из дозорных. Однако ж хотелось бы мне поскорее оказаться дома, где исцелят меня нежные руки Ниниэли и благое искусство Брандира!»

И побрел он устало, опираясь на Гуртанг, сквозь серые рассветные сумерки, и добрался наконец до водопада Нен Гирит, и предстал перед людьми, когда те собрались уже на поиски его мертвого тела.

И отпрянули люди в страхе, решив, что видят неупокоенный призрак; и запричитали женщины, и закрыли лица руками. Но молвил Турин:

— Нет, не рыдайте, но радуйтесь! Взгляните же! Разве не жив я? И разве не сразил я Дракона, внушавшего вам такой страх?

Тогда накинулись соплеменники на Брандира и закричали:

— Глупец, будь ты неладен со своими лживыми россказнями — зачем болтал ты, будто лежит он мертвым? Разве не говорили мы, что ты безумен?

Брандир же, потрясенный до глубины души, в страхе глядел на Турина, не в силах вымолвить ни слова. И обратился к нему Турин:

— Значит, это ты побывал там и уврачевал мне руку? Благодарю тебя. Но убывает твое искусство, если не в силах ты отличить забытье от смерти. — И вновь обернулся он к людям: — Не смейте так говорить с ним, глупцы вы все до единого. Кто из вас сделал бы больше? У него хотя бы достало мужества дойти до места битвы, пока вы ждали здесь, стеная и плача!