Дмитрий Емец - Лестница в Эдем

Телепортация в Москву прошла без особых приключений. Разве что прядь Иркиных волос материализовалась внутри входной двери. Ирка стояла в темном коридоре и дергала волосы. Пахло новой моторезиной. Влажный зонтик, болтавшийся где-то высоко на вешалке, плакал вчерашним дождем.

После пятого вопля: «Эй, кто-нибудь!» – дверь брызнула широкой полосой света. Подошел Эссиорх в холщовом переднике, заляпанном красками и присохшей глиной. Посмотрел. Молча сходил за ножницами и отстриг Ирке застрявшую прядь. «По-другому не получается. Там все намертво спеклось», – пояснил он. Затем высунул голову наружу и фыркнул.

– Хочешь посмотреть на сюрреализм: из двери растут волосы? – предложил он.

Однако желания «смотреть на сюрреализм» у Ирки не было.

– Убери их! – попросила она.

Эссиорх отказался.

– Ну уж нет! Оставлю! Ты сама телепортировала или Корнелию доверила?

– Корнелию, – признала Ирка, подумав, что это первый и последний раз.

Эссиорх засмеялся.

– Чего смешного?

– Да вот прикидываю, что написал бы Корнелий в отчете, промахнись ты еще сантиметров на десять? «В момент сдвоенной телепортации я размышлял о перспективах борьбы с мировым злом, вследствие чего валькирия-одиночка мистическим образом оказалась сразу по обе стороны запертой входной двери. На вопрос: „Как ты себя чувствуешь?“ – вразумительного ответа я не получил. Копье и шлем прилагаю. Состояние артефактов нормальное. Жду распоряжений. Связной света, Корнелий».

– А где сам связной света? – мрачно спросила Ирка.

– На диване небось уже валяется. У него теперь новый фокус. Он телепортируется в воздухе в полуметре над диваном и с радостными воплями обрушивается мне на голову. Так я теперь иногда таз с водой туда ставлю, чтобы он охладился, – пояснил Эссиорх.

Из комнаты донесся знакомый голос.

– Матвей! Как он? – узнав, радостно воскликнула Ирка.

– Уже ничего, хотя свету пришлось повозиться. Прямой опасности нет. Силы восстанавливаются примерно по пластиковому стаканчику в день. Но если учесть, что потерял он их ведро, выводы делай сама, – пояснил Эссиорх.

– А-а… – протянула Ирка. – Ну да… Я пошла, хорошо? Он же не спит?

И, не дожидаясь разрешения, она кинулась к двери.

Эссиорх ловко сделал подсечку, одновременно придержав, чтобы валькирия-одиночка не влетела лбом в шкаф.

– Можно дружеский совет? – мягко спросил он.

– Ничего себе дружеский! Ну чего?

– «Ну чего?» меня не устраивает! – строго отрезал хранитель.

Ирка взяла себя в руки.

– Да. Можно, – поправилась она.

– Будь осторожна, валькирия! Не заиграйся!

– О чем это ты?

– Помни: тебе можно любить, но не влюбляться. Почувствуй разницу между двумя этими понятиями и никогда не путай их.

Ирка засопела. Обида поднялась в ней волной и опала. Ответ она приблизительно знала, но все равно беспомощно коснулась этой постоянно торчащей в ней занозы.

– Но почему ничего нельзя для себя?

– Все крайне просто! Ты защитница света и истины. Ты хранишь драгоценную казну – копье и шлем. Тебе даны многие дарования, но чем больше дар, тем больше ответственность того, кто его несет. Разве не того делают хранителем казны, кто себе не возьмет ни монеты? Если же разрешить ему брать хотя бы понемногу, не случится ли так, что со временем он будет желать все больше? И если не брать, то втайне завидовать тем, кому он дает? А потому лучше сразу исключить саму возможность что-то взять. Один раз прижечь эгоизм, чтобы он не прорастал потом сотней побегов – ропотом, сомнениями, осуждением, досадой. Понимаешь?

Ирка кивнула. Понимать-то она понимала, но только умом. Сердце все равно скулило, как обиженный голодный щенок, которому показали сосиску, после чего убрали ее в холодильник.

– Но почему валькирией сделали меня? Я же слабая, глупая, эгоистичная! Сидела на коляске и целый день пялилась в монитор! Полно же других, в сто раз лучше! – сказала она беспомощно.

Эссиорх протянул руку и ободряюще коснулся ее носа запачканным краской пальцем.

– Открою тебе секрет! Я ведь тоже совершенно никчемный хранитель. И даже больше: именно потому, что я осознаю свою никчемность, я до сих пор хранитель. Почувствуй я хотя бы на пять минут свое совершенство, я стал бы никуда не годен и утратил бы всякую связь с небом. Стражи мрака потому и стражи мрака, что ощущают себя совершенными.

– Сложно все это, – сказала Ирка.

– А по-моему, проще не бывает, если понять принцип. Желающий прийти к свету прежде всего должен забыть слово «я» и все, что с ним связано. Это первый шаг. Свет – это то, что не себе. Мрак – то, что себе. Свет каждому дает по силам его, сколько он сможет поднять. А некоторым даже столько, сколько им кажется, что они способны поднять. Только имей в виду, что вместе с ответственностью за кого-то – ты берешь и чужую боль, и чужую скорбь, и бессонные ночи, и много чего еще. Вот и получается, что во многой силе – многие печали. Лучше взять чуть меньше, но донести, чем, взяв много, после бросить все по пути и от бессилия растоптать ногами.

– Мраком быть проще, – сказала Ирка с завистью.

Эссиорх ее не разуверял.

– Понятное дело, что падать в пропасть проще. Поджал себе лапки и летишь. Сложность в том, что у всякой пропасти есть дно, хотя кому-то она и может показаться бездонной.

Ирка провела рукой по волосам. Справа они были оплавлены и сантиметров на десять короче. «Зато теперь я похожа на мальчика-пажа. В общем, кому откуда нравится, пусть тот с такой стороны и смотрит», – решила она, раз и навсегда выбрасывая эту заботу из головы.

– Ты готова любить всех, но не влюбляться? – спросил Эссиорх.

– Да, – без особой уверенности ответила Ирка.

– Собралась?

Ирка кивнула и, веником загнав разбегающихся котят эгоизма в глубь сознания, шагнула к двери, за которой ее ждал Багров.

Глава 13

Malus puer robustus[2]

Человек – направленное движение от эгоизма к альтруизму. Эгоизм, если разобраться, простая стартовая модель, направленная исключительно на выживание и потребление. Эгоизмом наделены и дождевые черви. Вот только от рыболовного крючка их это не спасает.

– Света нет! – сказал Меф.

Даф вздрогнула. Такие заявления не могут не настораживать, особенно когда их произносит твой подопечный.

– Кого-кого нет? – переспросила она тревожно.

Меф несколько раз щелкнул выключателем.

– Электричества!

– Так и надо было сразу говорить. Свет имеет к электричеству примерно такое же отношение, как виселица к вешалке! – с облегчением произнесла Дафна.